Видя, что его все равно тащат, «самый красивый котенок наземле» угрожающе поднял лапу и выпустил когти, которые легко могли продратьстальную дверь.

– Подумай о последствиях и раскайся! На самом деле тыдобр и отзывчив! – напомнила Даф.

Сложно сказать, насколько глубоким было раскаянье кота, нокогти он убрал.

– Чудная фраза! Я у тебя ее официальноуворовываю, – одобрила Улита. – Теперь я тоже буду всем говорить:«Подумай о последствиях и раскайся! На самом деле ты добр и отзывчив!» А какойучительский голосок!

Даф кивнула. Они с Улитой отлично ладили, хотя ведьмапостоянно выступала в роли провоцирующего начала, а Даф – началаумиротворяющего. Сама Даф в такие минуты с гордостью ощущала себя океаномспокойствия, в котором гаснут, безуспешно пытаясь вонзиться в его воды,огненные стрелы.

С котом в руках Даф поднялась наверх. Меф уже сидел наподоконнике в гостиной второго этажа.

– Как жаль, что я не могу спуститься с тобой вТартар, – сказала Даф.

– Это единственная хорошая новость, – заметил Меф.

– Хорошая?! – оскорбилась Даф, желавшая быть с нимвезде и повсюду.

– Просто отличная. Если бы Лигул затащил в Тартар еще итебя, я охотился бы уже не на яроса!

Мефодий спрыгнул с подоконника и привлек Даф к себе, однаконе учел, что у нее в руках Депресняк. Негодующее шипение дало ему понять, чтоадскому котику не очень нравится, когда его зажимают. Меф отпустил Дафну. Ивовремя. По лестнице с топором под мышкой топал угрюмый Чимоданов. За ним,упорная, как оса, бежала Ната.

– Ты теперь всегда с ним будешь? Маленький мальчиктопорик нашел, клея нюхнул и в школу пошел? – едко допытывалась она уЧимоданова.

Мошкин, как обычно, замыкал шествие, думая о чем-то далеком.То ли боролся со страхами, то ли размышлял, кому завещать шест, водолазки иджинсы.

– Что, моя идея отправиться спать назло Лигулу сталавсеобщей? – поинтересовался Меф.

– В самую точку! – сказала Ната и громко хлопнуладверью.

Закрывать двери спокойно она не умела. Видно, на энный годобучения мраку такие сложные дисциплины еще не проходят.

* * *

Меф провалился в сон, как в прорубь. Мгновенно засыпать итак же мгновенно просыпаться он научился около года назад, потратив на это кучувремени и сил. Это оказалось куда сложнее, чем, допустим, работать двумякинжалами против меча или взглядом проникать за запертые двери.

Правда, чего-чего, а препятствий Меф не боялся. Неудачитолько заставляли его концентрироваться, возбуждая азарт. «И таланта никакогонет, одно упрямство! Сделает лицо коробкой и лезет! Его бьют – он снова лезет!Не получается буква, полтетради измазюкает. В остальном же – крайне усредненныйребенок!» – некогда говорила Зозо школьный психолог – вумная тетя в розовойкофточке, любящая фиалки, конфеты в красивых коробках и бородатых одиноких пап.

Зозо не дарила конфет, не носила бороды и, увы, даже не былапапой – все это делало ее для психолога личностью малоинтересной, и она неособо церемонилась с ее материнской гордостью.

Когда несколько часов спустя чья-то рука коснулась плечаМефа, он решил, что за ним пришел Арей. Рывком Меф сел в постели, едва нестолкнувшись с кем-то головами. В комнате царил мрак, не нарушаемый дажеуличными фонарями, однако Меф неплохо видел и в темноте. Смешно быть наследникомтого, чего ты не видишь.

На краю кровати сидела Дафна. Голос ее выцвел в темноте иказался бесконечно уставшим.

– Я не спала. Теперь я окончательно уверена: этоловушка. Утром произойдет что-то страшное.

– Будем посмотреть, – сказал Меф, используя старуюи запыленную шутку.

Он ободряюще коснулся ее колена, но Даф точно и не заметилаприкосновения.

– Мне не нужно ни на что смотреть. Я знаю… Чувствую,как чувствуют укол до того, как игла вонзится. Ты уверен, что не хочешь бежать?Возможно, я смогу умолить свет. Тебя защитят… Лигул и его слуги не найдут тебянигде, а найдут, их встретят златокрылые.

Меф упрямо сомкнул губы.

– Да-да, я знала, что ты откажешься… – поспешносказала Даф. – Тогда другое. Тут ты уже не скажешь «нет». Когдастраж-хранитель кого-то любит – а я люблю тебя даже больше, чем должен любитьстраж, – он может передать свой дар. Это последний дар, который у меняостался теперь, когда я разлучена с крыльями и маголодиями.

Что-то вспыхнуло у нее в ладони. Тьма трусливо забилась поуглам. Ослепленный Меф закрыл глаза и не успел отстраниться. Даф быстропротянула руку и коснулась пальцами его лба. А мгновение спустя онпочувствовал, как светлое, легкое, не обжигающее пламя охватило его голову.Обод живящего огня пробежал по вискам, сомкнулся на затылке и растаял. Мефощутил запах лаванды.

– Ну вот ты и принял мой дар! Я знала, что ты егопримешь! – радостно сказала Даф.

У нее в руке Меф увидел маленький кленовый лист. Он ужепогасал. Трусливая тьма сомкнулась вокруг, бросившись из углов, как стаяшакалов. Но лист не позволил ей уничтожить себя. Он растаял, и пальцы мракасошлись на пустоте.

Даф сидела со счастливым и опустошенным лицом человека,который отдал все, что имел, но не жалеет об этом.

– Теперь у меня нет ничего. Если ты когда-нибудьразлюбишь меня или предашь, я умру, – сказала она просто, точно сообщаласлучайному прохожему который час.

– Что это был за лист? – тихо спросил Меф послекороткого молчания.

Когда тебе делают подарок, надо уметь принять его просто иблагодарно.

– В Эдеме растет платан. Знаешь, бывают платаны с коройбелой, как человеческая кожа? Кажется, под ней пульсирует кровь дерева. Первыйлист, который упадет с платана, передает тому, кто его поймал, дар. Но при этомлист не должен коснуться почвы, или дар уйдет в землю. Некоторые торчат удерева месяцами и все равно не успевают перехватить первый падающий лист.Сложно подгадать момент, а ускорять его нельзя.

– А ты как поймала? – удивился Меф.

Даф улыбнулась.

– Я и не ловила. Он запутался у меня в волосах. Этотдар был у меня уже довольно давно, а теперь он твой. Жаль, конечно, что егонельзя разделить на двоих, потому что и на двоих хватило бы.

– Что это за дар? – спросил Меф.

Он чутко прислушивался к себе, но пока не замечал ничегонового.