Но смерть — это вовсе не всегда есть болезнь. Абдул-Азиз был убежден в этом. Он понимал, что люди вечно жить не могут, но к своей неминуемой кончине относился спокойно, надеялся только на то, что умрет дома, а не в больнице.

Мысли о младшем внуке как-то нечаянно для самого старика заставили его задать вопрос старшему:

— Шабкат, тебе Латиф давно не звонил?

Они были двоюродными братьями, их отцы — родными. У кузенов имелись только сестры. Старшие из них уже умерли.

Шабкат на похороны своей сестры в Каспийск приезжал. А вот Латиф — нет. Просто никто не знал, где он находится и как ему сообщить о беде.

Точно так же было, когда покинул этот мир отец Латифа. Это случилось через три недели после смерти старшей сестры. Тогда на похороны сына Абдул-Азиза приехал Шабкат. Он заменил двоюродного брата.

— Нет, дедушка, уже давно от него не было никаких вестей. Он не звонит, хотя знает мой номер. Тот у меня всего один. Это у него часто меняется. Я по старому номеру пытался с полгода назад несколько раз позвонить, но ничего из этого не вышло. Я догадался, что Латиф опять его сменил. Раньше он часто так делал. Новый номер я не знаю. А что это ты про него вспомнил?

— Он мне звонил две недели назад. Сказал, что скоро увидимся. А откуда говорил, я не знаю. Не спросил.

— Мне здесь, в селе, люди уже сообщили, что он где-то в этих горах. Стал эмиром банды, которую предпочитает называть джамаатом. Из-за Латифа меня вызывали однажды в ФСБ. Там еще, в Москве. Около года назад это было. Расспрашивали про Латифа.

— И что ты там сказал?

— А что я мог сказать, дедушка, если давно с ним не виделся? Поинтересовался только, чем вопрос вызван, что брат еще натворил.

— И что они сказали?

— Да разве они скажут! Я потом уже через своих знакомых стал справки наводить. Они по моей просьбе узнали, что Латиф в Сирии. Он командует там какой-то немалой бандой. Она отметилась большой кровью мирных жителей. Поэтому меня и вызывали. Я как раз в командировку готовился. Именно в Сирию хотел съездить. Но меня из-за брата не пустили. Впрочем, я на него не в обиде. А что он здесь, в наших горах, делает?

— Я разве знаю? А на то, что досужие языки молотят, слишком много внимания обращать не следует. Сам, наверное, знаешь, что у всех людей разное отношение друг к другу. Кто-то кому-то друг, кто-то враг. Друг врага — тоже враг. А враг врага может тебе оказаться другом. Или же нет. Это на фронте все понятно было, — сказал Абдул-Азиз, глядя на свои медали. — Вот здесь наш окоп. В нем все свои, несмотря на то как друг к другу относятся, пусть даже кто-то с кем-то недавно ругался. А напротив вырыт немецкий окоп. Там все враги, хотя они тоже друг к другу по-разному относятся, кто-то кого-то недолюбливает, а кто-то кому-то самый первый друг. А в современной нашей жизни попробуй-ка, разберись, кто тебе враг, кто друг. Человек стоит рядом с тобой, в глаза тебе одно выдает, а зайдет за угол, встретит кого-то и сразу начнет тебя с грязью смешивать. Так же и про Латифа говорят. Одни его добрым словом вспоминают, другие ругают. В одном только люди сходятся. Все благодарны ему за то, что он участкового убил. Если, конечно, Латиф и вправду это сделал. Этот капитан наших сельчан сильно доставал. С магазина мзду брал, с почты, якобы за охрану. Он со всех деньги иметь хотел. Латиф не позволил. Но за жену и детей участкового люди его осуждают. А их, может, и не он убил. Это еще неизвестно. Но самого капитана Латифу приписывают. Словно видел кто. С подробностями рассказывают.

— Да, пустые разговоры слушать не стоит. Иначе в голове все смешается, — спокойно согласился Шабкат.

Он вообще был таким по натуре — спорить не любил, хотя поступал часто по-своему. На словах соглашался, а делал так, как сам хотел. Такая у него была натура. Это тоже не всем нравилось.

Тем не менее Шабкат всегда считался в родных краях успешным человеком, который сумел не оказаться лишним в этой жизни. Более того, он стал даже фигурой публичной, значимой.

Время от времени то один односельчанин, то другой говорили при встрече старому Абдул-Азизу, что видели по телевизору Шабката. Эти слова звучали так, словно это был не его, а их внук. Жители села гордились тем, что среди них вырос такой человек, к мнению которого прислушивается вся страна. Его знают в лицо от западных до восточных границ огромной России.

Абдул-Азиз согласно кивал, но в глубине души не понимал всего этого. Шабкат, по сути-то дела, сам себя сделал. Ему никто не помогал. Мешали, это да, случалось, но он упорно шел к своей цели и достиг ее.

Наверное, таким внуком стоило гордиться. В характере старшего внука было что-то от деда, который тоже любил быть самостоятельным, оставаться самим собой при самых разных обстоятельствах.

Но гордость старшим внуком как-то сама собой принижала младшего, отдаляла его от деда. Абдул-Азиз такого не желал. Для старика успешный Шабкат и непутевый Латиф были одинаковы. В них текла кровь ветерана войны Абдул-Азиза Мухаметдинова. Дед хотел гордиться обоими внуками. Он оставлял за непутевым Латифом возможность когда-то добиться большего, стать известным человеком, которого будут почитать и высоко ценить его односельчане.

— Латиф сказал тебе свой новый номер? — спросил Шабкат.

— Нет. А сам я спросить не успел.

— В памяти должен был номер остаться, — сообразил старший внук.

— Он не знает, что у меня есть мобильник, звонил на домашний телефон.

— Жалко. Я хотел бы с ним поговорить. Если будет звонить, попроси его набрать и мой номер. У меня есть для него интересное деловое предложение. Я не думаю, что он от такого откажется. Скажи ему, что это очень важно.

Тут-то в комнате как по заказу и раздался телефонный звонок.

Старый Абдул-Азиз посмотрел на часы-ходики. Они висели на кухонной стене уже много десятков лет и ни разу не ломались. Когда-то в Советском Союзе делали вещи, которые могли служить людям долго. Это сейчас все намеренно стало хрупким, чтобы народ как можно чаще покупал новые товары.

— Это Латиф. В такое время больше звонить некому. В прошлый раз он тоже связался со мной около часа ночи. Я поговорю, потом тебя позову, — сказал Абдул-Азиз, встал и, сильно шаркая ногами, которые никак не хотели подниматься, заспешил в комнату, к телефонному аппарату. — Да-да, слушаю тебя, Латиф, — услышал слова деда Шабкат.

Абдул-Азиз с годами стал глуховат. Поэтому он теперь старался говорить громче, чтобы самому себя слышать.

Мой взвод вернулся с задания уже под утро, измученный и уставший в ходе двухсуточной безостановочной операции. Нам приходилось днем и ночью чередовать стрельбу с многочисленными перебежками, с преследованием противника и при этом не забывать о собственной безопасности. Двигаться бойцам следовало крайне осторожно, внимательно посматривая по сторонам, от прикрытия к прикрытию, от камня к камню, от скалы к скале.