– А твой Плимсол – переодетый Типтон, да? Я ему скажу: «Привет, Плимсол!», а он сорвет баки и закричит: «Первое апреля! Я Типтон».

Фредди поставил ее на место.

– У Плимсола, названного Типтоном в честь дяди, – контрольный пакет акций, – сказал он. – Моя цель – чтобы они брали корм только у нас. Если это мне удастся, я смогу отпраздновать самую большую из моих побед.

– Твой тесть обрадуется. Он тебя назначит… что у вас выше вице-президента?

– Вообще-то, – признался честный Фредди, – с вице-президента у нас начинают. Я бы хотел стать помощником главного продавца… ну, чем-нибудь таким.

– Что ж, желаю удачи. А надежда есть?

– То есть, то нету. Понимаешь, Типпи недавно принял наследство, месяца два, и все не просохнет.

– Такой человек понравится дяде Галли. Родственная душа.

– Никак не поймаю нужной минуты. То он пера держать не может, то ему все противно, кроме питьевой соды. В Бландинге легче, то есть мне, ему труднее. Он там не достанет всего, что нужно.

– И никуда не денется, ты загонишь его в угол.

– Верно! Этого я не учел. Ну, козявка, мне пора. Где эта ваша свадьба?

– На Бромтон-роуд. За гостиницей «Парк-отель».

– Когда?

– Ровно в двенадцать.

– Так. Успею поработать с тетей Дорой и заглянуть к ювелиру. Потом звоню Типпи, договариваюсь – и к вам.

– Маме не проговорись.

– Дорогое дитя! О чем ты? Если я замкнул уста – они, это… замкнуты.

Минут через двадцать он вышел от леди Доры, серьезный и печальный. Работал он тщетно. Верный слову, уста он замкнул, и сейчас ему казалось, что он мог бы их вообще не отмыкать.

Тетя не отвергла его, но была рассеянна и неоднократно намекала, что лучше ей остаться одной. Она пообещала испытать образчик корма, и все же, выходя уже от ювелира, Фредди понимал тех, кто тщетно охмурял глухого аспида.

Однако он позвонил в пристанище богатых, отель «Баррибо», вызвал мистера Типтона и услышал хриплый голос:

– Алло!..

– Привет, Типпи. Это Фредди.

– А, Фредди… Привет. А я как раз ухожу.

– Куда это?

– К доктору.

– Худо тебе?

– Да нет, ничего. Даже очень хорошо, только сыпь какая-то. У тебя бывала сыпь на груди?

– Вроде нет.

– Была бы, ты бы знал. Такая розовая, похожа на летнюю зарю. А я корью не болел.

– Что ж это ты? Ладно, можешь прийти к двенадцати на Бромтон-роуд? В регистратуру. Один приятель женится.

– Бывают же идиоты! Ну, желаю удачи. Не обещаю – это нет, но желаю. Значит, Бромтон-роуд, регистратура, двенадцать часов.

– Там рядом гостиница. Можно поесть.

– Это хорошо.

– Вещи не забудь, я на машине. Поедем прямо в Бландинг. К обеду успеем.

– Бландинг… – сказал Плимсол. – Ах да, конечно! Я же знал, что должен тебе что-то сказать. Я не еду.

– Что?!

– Не еду. Зачем мне чистый воздух? Я и так бодрее некуда.

– Да, Типпи…

– Все, – твердо сказал миллионер. – А вот поесть – это я согласен. Ты удивишься, какой я бодрый. Алкоголь – лучшее лекарство, я всегда говорил. Мало пьют, потому и не знают. В двенадцать, ну, там. Прекрасно. Замечательно. Ура-ура. – И Плимсол повесил трубку.

Фредди подумал было, не вызвать ли его заново, но тут же решил, что надежней обрабатывать медленно, за столом. «Доналдсон Инкорпорейтед» хорошо тренирует своих сынов. Они могут споткнуться – но не упасть.

Что до Плимсола, он взял шляпу, пожонглировал зонтиком, вышел и вызвал лифт. Через несколько минут бывший король Руритании подсаживал его в такси.

– Харли-стрит, – сказал миллионер шоферу, – лошадей не жалейте.

Как известно, именно на Харли-стрит собираются в шайку врачи, а потому по всей улице проступила сыпь медных табличек. Только один квартал соединил Хартли Ремпинга, П.П. Борстала, Г.В. Чизрайта, сэра Аберкромби Фиг-Фига и Э. Джимсона Мергатройда. К Мергатройду Типтон и ехал.

Выбирать доктора наугад, по справочнику (Типтону понравилось его второе имя, потому что он когда-то был обручен с некоей Дорис Джимсон), выбирать наугад плохо тем, что, пока к нему не зайдешь, ничего о нем не знаешь, а когда зайдешь – уже не выйдешь. Поистине, ты прыгаешь во тьму.

Увидев Э. Джимсона Мергатройда, Типтон понял, что влип. Он надеялся на веселого, разбитного медика, который ткнет тебя в бок стетоскопом, сделает комплимент, расскажет анекдот, пропишет мазь и проводит с великой сердечностью, – нашел же угрюмого дядю с баками, который испарял йодоформ и с ранних лет ненавидел людей.

Ничуть не удивившись редкой в наше время бодрости, Э. Джимсон глухо и сухо предложил показать сыпь. Рассмотрев, он покачал головой и сказал, что она ему не нравится. Типтон ответил, что не нравится она и ему, так что, раз они согласны, они с ней что-нибудь сделают. Главное, пояснил он, – единодушие, истинная спайка. Есть такая песня, про добрую старую команду…

Тяжело вздохнув, Э. Дж. М. присобачил к его бицепсам резиновую ленту и стал ее стягивать, глядя при этом на какой-то аппарат. Сняв ее, он заметил, что не нравится ему и давление. Типтон осведомился, что' это, – он и не знал, что у него есть давление; а Э. Дж. М. сказал – да, есть, и очень высокое, после чего принялся стучать по спине. Задав несколько нескромных вопросов, он произнес приговор.

Сыпь как таковая, сказал он, это еще ничего. Сыпь как сыпь. Но вкупе со всем прочим она показывает, что у пациента застарелое алкогольное отравление. Слова о том, что в жизни он не чувствовал себя лучше, Э. Дж. М. парировал фразой: «Да, так оно и бывает». Затишье перед бурей, образно выразился он, подъем перед крахом.

Когда Типтон поинтересовался, что означает здесь «крах», Э. Дж. М. (первое имя Эдвард) сказал без обиняков, что, если пациент немедленно не уедет в тихое место, на воздух, у него начнутся галлюцинации.

– Галлюцинации?

– Да.

– Какие?

– Это сказать трудно. Одни видят одно, другие – другое. Ящериц, пауков… разные лица… К примеру, один весьма знатный пациент, тоже развлекавшийся в Лондоне, видел карлика с черной бородой.

Выходя от врача, Типтон уже не сиял, но бормотал: «Три гинеи… нет, три гинеи просадил! И на что?» Бормотал он горестно, ибо, несмотря на мотовство, был человеком бережливым. К довершению бед в такси он заметил, что оставил сигареты на ночном столике, и велел ехать в отель.

Врачу он не верил. Если бы тот попал на один из тех ранних часов, когда молодой миллионер сидел со льдом на лбу и пил соду, ему бы удалось внушить свои дикие замыслы. За эти два месяца были минуты, когда Типтон Плимсол пошел бы в монастырь; но сейчас, в солнечное утро… Чушь какая-то. Надо его проучить, чтобы зря не трепался.