– Есть. Это еще один наш вице-президент.

– Мессмер… Очень хорошо, – сказал Галахад. – Теперь – грим.

– Грим?

– Конечно. Мой старый друг Рожа Биффен одно время без него не выходил. Боялся букмекеров.

– Нужно, Глист, нужно, – поддержал Фредди.

– Да зачем? Никто меня не знает.

– Тетя Дора могла найти твое фото и послать туда.

– У Пру только одно, она его носит с собой.

– А если тетя Гермиона ее обыскала?

– Рекомендую бороду, – сказал Галли. – Могу одолжить, она сейчас у Рожи Биффена, но я заберу.

– Не надо мне никаких бород!

– Подумай. Она светло-горчичная, очень тебе к лицу. Рожа в ней был похож на ассирийского монарха, у которого выгорели волосы.

– Нет!

– Это твое последнее слово?

– Да. Спасибо вам большое, но я…

– Не за что, не за что. В конце концов, ты мне крестник. Что ж, не любишь бород – дело твое. Но ты рискуешь. Не вини меня, если моя сестра Гермиона будет гоняться за тобой с зонтиком. Что поделаешь, у всякого свои вкусы. Значит, бороду отменяем. Остальное идет?

– Конечно.

– Хорошо. Ну, мне пора. Должен встретиться с одним человеком в «Свинье и свистке», на Руперт-стрит.

– А я, – прибавил Фредди, – пойду к тому типу. Дай Бог, чтобы он не насосался!

Беспокоился он зря. Типтон Плимсол в своем номере подкреплял силы сухарем и принялся за молоко, как и думал. Пока он его пил, он оглядывался и, успокоившись, снова припадал к животворящей струе.

Скорый поезд идет до Маркет-Бландинга примерно три часа сорок минут. Пруденс Гарланд, которую дворецкий сунул в вагон в двенадцать сорок две, достигла места назначения чуть раньше пяти, когда самое время выпить чаю и как следует выплакаться.

Невеста, оторванная от жениха в самый день свадьбы, редко бывает веселой; не была и Пруденс. Типтон Плимсол, наверное, удивился бы, как можно страдать, что ты не выйдешь замуж за такую образину, но Пруденс страдала.

Поэтому мы не удивимся, что тому же Типтону Плимсолу родовое гнездо Эмсвортов показалось печальным. Приехал он на час позже, с Фредди, и, хотя Пруденс в те минуты не было, ощутил атмосферу беды, словно запах вареной капусты. Он не читал Эдгара По, не слышал о доме Эшеров, но более начитанный человек подумал бы, что попал туда.

Особенно печален был лорд Эмсворт. По доброте своей он всегда мучился, когда одну из его многочисленных племянниц ссылали в его замок за неразумную любовь. К тому же из некоторых слов Пруденс он вывел, что она собирается заняться добрыми делами.

Он знал, что это такое. Его племянница Гертруда рьяно убирала его кабинет, и не было оснований полагать, что Пруденс ее не превзойдет. За чаем и пончиками она говорила, что займется катехизацией, но что-то подсказывало лорду Эмсворту, что это только разгон.

Прибавим обычное воздействие младшего сына, и мы поймем, почему чувствительный пэр сидел в углу, обхватив голову руками, дрожал и в разговоре не участвовал. Мы не говорим, что хозяин так и должен делать. Мы ничего не говорим, просто понимаем.

Мрачность полковника и его супруги была лишь отчасти вызвана племянницей. Случилась и другая беда. В такой важный день, когда надо быть в блистательной форме, Веронику укусил комар, и куда – в кончик носа! Сверкающая красота поблекла на 60, а то и на 70 процентов!

Самая лучшая мазь делала, что могла, но родители, как и хозяин, были не очень веселы, и Типтон уже подумывал, стоит ли избавляться от призрачных горилл такой ценой. Когда раздался обеденный гонг, он почувствовал себя примерно как гарнизон в осажденном замке, услышавший дальний звук волынок. Хоть полчаса, хоть переодеваясь, он побудет один!

Было это в половине восьмого. Без пяти восемь он побрел вниз. Без трех минут восемь все изменилось. Зазвучала мягкая музыка, воздух засветился, и при этом запахло фиалками.

– Моя дочь Вероника, – произнес некий голос.

Типтон Плимсол покачнулся, а глаза за очками вылезли из орбит.

Мы ничего не знаем о местном аптекаре. Может быть, он добр к животным и все его почитают. Может быть, он плохой человек. У нас нет сведений. А вот о его мази мы скажем твердо: она исключительно хороша.

Когда Вероника Уэдж смотрела на Типтона Плимсола, словно корова – на кормовую свеклу, никто бы не догадался, что несколько часов назад носик ее походил на небольшой шар. Волшебная мазь вернула ему совершенство. Воздадим же ей должное.

– Моя племянница Пруденс, – продолжал голос из тумана под аккомпанемент арф, цитр и лютней.

Типтону было не до племянниц. Едва заметив что-то мелкое и не очень радостное, он вернулся к созерцанию Вероники. Чем больше он смотрел, тем больше понимал, что создана она по его заявкам. Его настигла любовь, и в первый раз. То, что он принимал за нее с Дорис Джимсон и еще с полдюжиной девиц, было бледным подобием, вроде тех поддельных мазей, против которых предостерегают в особой записке.

Обед в английских усадьбах бывает долгим и скучным. Если у наших правящих классов есть изъяны, то мы заметим, что эти классы склонны молча жевать пищу, ничем не способствуя пиршеству духа и цветению душ. Но в этот вечер в этом замке царило неподдельное веселье.

Полковник и его супруга заметили, как подействовали чары их дочери на богатого гостя; заметила и дочь. Пруденс узнала от Фредди о планах ее избранника. Фредди, возобновив давнюю дружбу с Вероникой, легко и блестяще беседовал с ней о собачьем корме. Лорд Эмсворт, узнав от Пруденс, что она передумала, делами заниматься не будет, наслаждался тем тихим счастьем, которого достоин такой прекрасный человек. Если он и не участвовал в разговоре, то лишь потому, что украдкой принес свою книгу и читал под скатертью.

Но веселее всех был Типтон Плимсол. Даже вынужденная трезвость и соседство хозяйки не угашали его духа. Время от времени он бросал взгляд на Веронику и черпал новое вдохновение.

Именно он подавал самые блестящие реплики. Именно он рассказывал смешные случаи. Именно он, между супом и рыбой, развлекал общество, балансируя вилкой и бокалом. Словом, он был воплощенным весельем.

Был – но не остался. Когда дело пошло к жаркому, фигуры на гобеленах заметили что-то неладное. Почетный гость отказался от очередного блюда в манере, которую мы вправе назвать байроновской. Да, что-то случилось с Типтоном Плимсолом.

Случилось то, что он взглянул на Веронику и увидел, как она хлопнула Фредди по руке, присовокупив: «Не глупи ты!»

– Нет, спасибо, – холодно сказал он лакею, пытавшемуся заинтересовать его куриной печенкой.

Он не знал, что Фредди, доверительно рассказав о корме Доналдсона, прибавил, что его могут есть и люди, а Вероника, как и следовало ожидать от девушки ее умственных способностей, игриво хлопнула его по руке.