Скрылась за углом телега. Еще не стих отзвук ударов копыт и скрип колес, не улеглись потревоженные пылинки, а в гостевой двор уже зашел десяток фигур, плотно закутанных в черные плащи, обутых в черные сапоги и носящих черные перчатки. Нет, совсем не таких фигур, что сидели раньше в зале, совсем не таких! Гораздо хуже, неприятней и злей! Зашли и остановились в дверях. Особого внимания на них не обратили. Глянули только, увидели, что не певица, и тут же успокоенно отвернулись.

— Я чую, он только что был неподалеку, — неприятным меняющимся голосом сказал один из вошедших. Его плащ был самым длинным и самым черным, капюшон самым большим и глубоким, он высился над всеми благодаря высоким каблукам, а остальные расступались перед ним, слушались и всегда смеялись его шуткам. Главарь, одним словом.

— Молодой, мягкий, нежный, вкусный… Двадцать минут в кипятке с укропом — и мясо будет просто таять во рту! — мечтательно пропел он себе и вдруг ткнул черным пальцем в одного из орков. — Что это висит на твоей шее?

— Зуб батюшкин, смолой залитый, — запинаясь, ответил здоровяк, — Матушка ему в молодости выбила. На память, значит, матушка дала.

На самом деле этот зуб он втихую у матери украл, но сказать стеснялся.

— Глупец, мать тебя обманула! Это молочный зуб дракона! И отца твоего она видела только издали, да и то со спины! — просветил орка главный черный, — Взять!

Мелькнула черная рука, щелкнули черные ножницы, и орк расстался со своим украшением. Другая черная рука сунула ему две черные золотые монеты, которые коптили специально на такие случаи. Орк едва заметил обмен. Он сидел и мучительно расставался с грезами детства.

— Неужели это ты меня сбил? — задумчиво пробормотал черный главарь смутно виднеющемуся в золотистой смоле клыку, — Дракон, молодой, нежный. Кости проварить в слабом уксусе — будут мягенькие, мммм! Кожица под соусом, набить гречкой… Этот зуб очистить — и в общий котел, пусть варится!

Главный черный круто развернулся и вышел из таверны. При этом разошлись полы плаща, и кто-нибудь мог бы заметить висящую у него на поясе поварешку, вроде как у хозяина двора. Но если у трактирщика была обычная поварешка, только серебряная, вполне годная мешать и пробовать супы с кашами, то у черного — совсем не такая! Давно уже он почти не готовил сам. Его золотая поварешка была окована вороненой сталью, усеяна острейшими шипами и заточена с одного края. Даже носить ее было неудобно, она кололась и стучала по ногам. Зато Королевскому Повару было удобно бить этой поварешкой своих подчиненных, которые готовили, размешивали и пробовали за него. Да, это был Королевский Повар со свитой поварят. А вы что, по поварешке не догадались? Остальным-то и глядеть на эту поварешку не надо было. Только он один со свитой мог бродить по городу в черных плотных плащах даже в такую теплую летнюю погоду. Отряд черных вышел на улицу, Королевский Повар со свистом втянул воздух, немного постоял и повел всех в противоположную от удаляющейся телеги сторону. Расспроси он людей — мог бы узнать много интересного. Хозяин таверны мог бы поведать о странной завывающей Странствующей, над прической которой как будто трудился десяток бешеных котов. Словоохотливый прохожий мог бы вспомнить о шевелящемся визжащем мешке и шутке про дракона. Мальчишка при конюшне мог бы шепотом поведать, как что-то зеленое в этом мешке укусило его за руку. Все это могло бы натолкнуть Королевского Повара на некоторые размышления, посеять определенные подозрения, а может, даже и привести к интересным выводам. Но он не стал никого расспрашивать. Королевский Повар презирал людей. И троллей, и гномов, и эльфов, и половинчиков. Всех и каждого он презирал, считал глупыми, никчемными и лживыми. Всех, кроме короля. Его он еще и боялся. А верил Повар только своему хищному чутью, и в этом был по-своему прав. Чутье тоже могло его подвести, ввести в заблуждение, направить по ложному следу. Но специально врать оно ему не стало бы. А пока с каждым шагом и оборотом колеса расстояние между зловещим Поваром и его целью только увеличивалось.

— Я ведь сначала и не против был, — рассказывал Декра. — Ну пошкодят, святой водой побрызгаешь — они и сгинут недели через две. А не сгинут — ну и пес с ними, сколько они той пшеницы попортят? От сусликов урона больше. Но вот на свадебном поле угнездились — тут сраму не оберешься. Сразу скажут — это ж каких грехов на этой семье понавешано, чтоб такую нечисть заработать? Правда, свояк?

Свояк угрюмо отмолчался. Он сидел рядом с Декрой на передке телеги, но заметила я его не сразу. Тихо и неприметно сидел, но Декра через слово к нему обращался. Видно, крепко уважал. Служил свояк, как я поняла, при лавке чародея и потому пользовался бесспорным авторитетом в колдовских делах. А лавка сейчас была закрыта какой-то черной стражей. Вернее, лавку закрыл сам хозяин, когда эта стража выгребла подчистую снадобья и запасы, выискивая драконьи ингредиенты. Ошалели они с недавних пор, свернулись на этих драконах. Драконах? Я встрепенулась, но Декра уже опять говорил о своем:

— Я бы накупил горючей слезы, что я, денег ради дочки жалею? Или первача залил бы. Но ведь дым, шум, гарь, опять же запах. Никак нельзя! А ну кыш, постылая! — Он ловко стегнул корову, увязавшуюся за телегой. Та обиженно замычала, но еще некоторое время трусила рядом.

Коровы вообще вели себя странно. Они заинтересованно нюхали воздух и топали следом, сколько хватало коровьих сил и привязи. Очень странно. Но Декра стегал их совершенно мимоходом, погруженный в рассказ о своих заботах.

— А вот дней пять назад я по полю ходил, присматривал все, значит, а тут гляжу — мать честная! Нора! Ну надо же такому! А дальше еще одна и еще — почти десяток! Верно, свояк?

Свояк снова не стал ничего подтверждать. Пришлось угукнуть мне. Я откинулась на соломе, бездумно глядя в небо и луща обнаруженный в телеге горох.

— Я-то сразу решил с ними разобраться. Привел на цепи двух волкодавов, оставил на ночь. Еще трех котов отловил и на поле выпустил. Ну коты, конечно, сразу удрали — не дураки. А волкодавы-то на цепи были. Ну с ними махаганцы потешились, нечего сказать: одного из будки теперь не выманишь, другой еще той ночью цепь порвал и убежал.

Чего?! Я села и начала слушать внимательней.

— Тут уже я осерчал, взял копье — дед мой с ним на орков при Гноре Светлом ходил, лук свой охотничий захватил, святой воды баклажку и сам на ночь в поле вышел. Но куда мне с ними тягаться! Вот чего со мной сотворили!

Оглянувшись, Декра снял шапку. И я подавилась горохом.

У Декры была густая, тронутая сединой шевелюра. Именно что была. Причем недавно. А сейчас по всей его голове причудливо разбегались, пересекались и плелись десятки дорожек голой кожи. В путанице этих тропинок высились одинокими островками уцелевшие пряди волос, но выглядели жалко.

— Отрастают уже, отрастают, не страшно, — успокоил меня Декра и нахлобучил обратно шапку. — А к свадьбе я волосы накладные купил, лучше своих, три золотых за них выложил. Вот. Я тогда, наутро, когда проснулся, сильно озлобился. К жрецу нашему пошел. Молодой он, недавно старого сменил. Рассказал ему все, пять курей, козу и десять золотых на храм отдал, он и согласился с поля нечисть эту изгнать, в ночь вышел. С утра я его на поле уже не застал, он потом через нарочных передал, мол, велики, видно, мои грехи, терпеть советовал. А сам на людях с тех пор не показывается. Захворал, видать. Ну вот, приехали!