Теперь-то, думала Уитни, тетя окончательно невзлюбит ее, как и все остальные, но так даже лучше. По крайней мере теперь Уитни перестанет бояться неизбежного.

Она взглянула на леди Энн широко раскрытыми глазами:

– Уверена, папа уже успел все рассказать обо мне. Конечно, я для него ужасное разочарование. Он хочет, чтобы я была такой же изящной, скромной и тихой, как Элизабет Аштон. Я пыталась, сколько могла, но ничего не выходит.

Сердце Энн сжалось от боли за это прекрасное, живое, смелое, запутавшееся дитя, рожденное ее сестрой. Коснувшись пальцами щеки Уитни, она мягко сказала:

– Твой отец мечтает о дочери, подобной камее, – деликатной, бледной, невыразительной, во всем повинующейся его воле. Но вместо этого его дочь похожа на бриллиант – такой же сверкающий, полный радости жизни, и поэтому он не знает, что с ней делать. Вместо того чтобы ценить редкость и красоту камня, немного отшлифовать его и явить миру ослепительный блеск, он пытается превратить драгоценность в обычную камею.

Уитни была склонна скорее думать о себе как о куске угля, но, не желая лишать иллюзий тетю, решила промолчать. После ухода леди Энн она вновь взяла в руки книгу, но вскоре, забыв о подвигах героев, перенеслась мыслями к Полу.

Вечером, спустившись в столовую, она почувствовала, что атмосфера в комнате странно накалена – никто даже не заметил, как она подошла к столу.

– Когда вы намереваетесь сказать девочке, что она едет с нами во Францию, Мартин? – рассерженно требовал дядя. – Или решили ждать до самого отъезда, а потом просто швырнуть дитя в карету и хлопнуть дверцей?

Перед глазами Уитни все поплыло, и на какое-то ужасное мгновение ей показалось, что ее вот-вот вывернет наизнанку. Девочка остановилась, пытаясь взять себя в руки и проглотить горький ком, застрявший в горле. Ноги по-прежнему тряслись, отказываясь ее держать.

– Разве я куда-то еду, папа? – осведомилась она, стараясь казаться спокойной.

Все мгновенно повернулись и уставились на нее. Лицо Мартина выражало лишь нетерпение. Губы были раздраженно сжаты.

– Во Францию, – бросил он резко, – будешь жить с тетей и дядей, которые пообещали приложить все силы, чтобы сделать из тебя настоящую леди.

Стараясь не встретиться ни с кем глазами, чтобы не расплакаться, Уитни уселась за стол.

– Надеюсь, ты сообщил тете и дяде, чем они рискуют? – едва выговорила она, собрав все силы, лишь бы не дать отцу увидеть, что он делает с ее сердцем, и холодно взглянула в виноватые, смущенные лица родных. – Отец, видимо, забыл объяснить, что, приняв меня в свой дом, вы рискуете навлечь на себя бесчестье. Кроме того, у меня ужасный характер, манеры уличной девчонки и я совершенно не умею вести беседу за столом!

В глазах тети светилась нескрываемая жалость, но отец по-прежнему взирал на нее с каменным безразличием.

– О, папа, – прошептала она прерывающимся голосом, окончательно потеряв самообладание, – неужели ты действительно настолько презираешь меня? Так ненавидишь, что решил отослать с глаз долой? – На глаза навернулись слезы, угрожая перелиться через край, и Уитни поспешно встала. – Прошу извинить меня… я сегодня не очень голодна.

– Как вы могли?! – вскричала Энн после ухода девочки, поднимаясь со стула и разъяренно глядя на Мартина. – Вы самый бессердечный, бесчувственный… С каким удовольствием я вырву ребенка из ваших лап! Не понимаю, как она сумела так долго терпеть весь этот ужас! Я бы никогда не смогла!

– Вы придаете слишком большое значение ее словам, мадам, – ледяным голосом отозвался Мартин. – Уверяю вас, она расстроилась так сильно вовсе не из-за предстоящей разлуки со мной. Я просто слишком рано положил конец ее планам! Хватит ей строить из себя дурочку из-за Пола Севарина! Вся округа потешается над ней! С меня довольно!

Новость о том, что дочь Мартина Стоуна отправляют во Францию, причем со всей возможной поспешностью, молниеносно облетела округу. В сонной сельской местности, где мелкопоместное дворянство отличалось сдержанностью и замкнутостью, Уитни Стоун в который раз становилась источником восхитительно заманчивых сплетен.

И поэтому женщины всех возрастов от мала до велика, бедные и зажиточные, собирались на мощеных улочках городка и в уютных кухоньках, чтобы еще раз насладиться последними слухами. И каждая с непередаваемым удовольствием и во всех деталях смаковала очередную скандальную выходку Уитни и перебирала каждое событие ее и без того уже обремененной приключениями жизни, начиная от случая с жабой, которую выпустила в церкви эта восьмилетняя негодяйка, и до истории падения с дерева, под которым в это время находился Пол Севарин с молодой леди. Подумать только, противная девчонка вздумала шпионить за таким приличным джентльменом!

Только когда все похождения Уитни были еще раз подробно обсуждены, кумушки позволили себе сделать бесчисленные предположения и строить догадки относительно причин, побудивших Мартина Стоуна отослать дочь в чужую страну.

Почти все сходились на том, что это невыносимое дитя скорее всего довело несчастного безутешного отца до такого решительного поступка. Подумать только! Появиться в мужских брюках! Но с другой стороны, девчонка умудрилась столько всего наделать и обладала таким количеством недостатков, что сплетницы разошлись во мнениях относительно того, что именно побудило отца расстаться с дочерью. Однако каждая была уверена, что, каковы бы ни были мотивы Мартина, Пол Севарин облегченно вздохнет, избавившись от тяжкого бремени.

В последующие три дня соседи толпами прибывали в дом Мартина Стоуна, будто бы для того, чтобы нанести визит леди Джилберт и попрощаться с Уитни. Вечером накануне отъезда во Францию Энн Джилберт сидела в гостиной, с привычным терпением вынося очередное нашествие визитеров – на этот раз трех дам и их дочерей. На лице застыла вежливая улыбка, однако она с плохо скрываемым раздражением продолжала слушать женщин, по их словам, преисполненных самых дружеских намерений, на деле же с огромным удовольствием перечислявших все грехи и ошибки Уитни. Каждая из них заверяла, что желает девушке лишь добра, однако при этом давала ясно понять, что Уитни непременно обесчестит и опозорит семью Джилбертов, сведет Энн с ума и, вполне вероятно, нанесет непоправимый вред дипломатической карьере Эдварда.

Энн встала, когда посетительницы наконец собрались уходить, и, коротко попрощавшись, устало опустилась в кресло. Глаза сверкали яростной решимостью. Постоянно критикуя дочь перед посторонними, Мартин Стоун сделал ее мишенью насмешек и осуждения. Необходимо как можно скорее увезти Уитни подальше от этих узколобых, завистливых ханжей и позволить ей расцвести во французской столице, где атмосфера была не столь удушливой.

Дворецкий, остановившийся в дверях, дипломатично кашлянул.

– К вам мистер Севарин, миледи.

– Просите, – кивнула Энн, тщательно скрывая радостное удивление. Неужели предмет детского обожания Уитни решился приехать и попрощаться?