Я рассмеялся.

– Кажется, эта Илонка не одному лишь Йоханну приглянулась, – сказал я ему.

– Мы тут все… – Риттер оборвал себя и развел руками. – А вы? Так уж уверены в себе? Инквизиторов лепят не из той глины, что остальных мужчин? – спросил он с иронией.

– Глина наверняка та же самая, но процесс обжига – другой, а гончаром был сам Господь, – сказал я наполовину серьезно, наполовину шутя. – Впрочем, вспомните слова Писания: «Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление; а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную»[2].

– Ха! – подвел он краткий итог моим словам.

Дальше мы в молчании слушали монолог Илоны, сулившей гибель варварскому вождю, от руки которого погиб ее жених. На светлой коже проступил румянец, кулаки она сжимала так сильно, что стало заметно, как побелели косточки, а на виске запульсировала тоненькая голубая жилка. Лицо девушки прекрасно передавало чувства: ненависть, когда говорила о Танкреде, любовь – когда вспоминала любимого, и бесконечную печаль – когда оплакивала его смерть. Я и вправду мог понять, почему она вскружила головы актерам труппы. Божественно прекрасная, сказочно богатая (по крайней мере, с точки зрения этих людей, не наделенных лишним грошиком), а к тому же – фантастически одаренная. У нее было все, чего у них никогда не будет. Интересно, хоть в каком-то сердце восторг уже успел превратиться в ненависть?

Когда она закончила, некоторое время все стояли в молчании, будто музыка ее голоса продолжала звучать в их ушах и сердцах. А потом они принялись рукоплескать. И уж поверьте мне, это были не просто рукоплескания. Риттер бил в ладоши, будто безумный, да и я хлопал – и не затем, чтобы не отставать от остальных, но потому, что игра девушки мне действительно понравилась.

– Чудесно, чудесно, – бормотал Риттер и смотрел на меня горящим взглядом. – Скажите сами, разве она не прекрасна?

Илона улыбнулась и поклонилась всем – и, что забавно, я заметил, что она слегка смешалась от подобных проявлений всеобщей любви. Выходит, слава еще не успела ее испортить…

Я глянул в сторону ее отца и заметил, что старый Лойбе не рукоплещет, а лишь раздраженно поглядывает на сцену. Что ж, наверняка он жаждал, чтобы сценическая неудача развеяла мечты дочери о больших представлениях. А уважение, которое оказала ей актерская братия, наверняка разрушало его планы, он ведь знал, что вскорости придется противопоставить мечтам дочери реальность. А реальностью должен был стать богатый дворянин с хорошим гербом. И полбеды, если он окажется симпатичным, молодым и с добрым нравом, но я не думал, что Ульрик Лойбе слишком уж озабочен характером, возрастом или красотой будущего зятя. Важны будут лишь его связи, достойная фамилия и факт, что дети от такого брака кроме дохода деда получат дворянский герб отца. Я знавал девушек, которых продавали и того дешевле, так что, может, Илоне и правда стоило в своем случае говорить о счастье?

Несомненно, впрочем, было одно: здесь и сейчас она выглядела счастливой. Омываемая аплодисментами, с румянцем на щеках, она кланялась людям, которые многое и многих повидали – но вот именно она стала внезапной вспышкой, осветившей их жизнь.

И только я один не поддавался очарованию девушки. Как видно, инквизиторов и вправду лепят из иной глины.

– Прошу, представьте меня, – попросил я тихо.

Риттер чуть иронично усмехнулся и кивнул. Мы приблизились к сцене и взошли на нее по высоким неоструганным ступеням. Драматург подошел к Илоне, она сердечно обняла его и поцеловала в щеку. Краем глаза я отметил, как Ульрик Лойбе скривился сильнее.

– Солнце мое, это было чудесно… – напыщенно произнес Риттер и отвесил глубокий театральный поклон.

Я заметил, как Йоханн Швиммер отступил на шаг и смотрел в нашу сторону таким взглядом, что им бы со стариком Лойбе сходить на пиво, ибо в тот миг они походили друг на друга словно близнецы.

– Хайнц, ты, как всегда, очарователен, – сказала Илона с усмешкой и погладила его по руке. – Но я всего лишь учусь у лучших. Кроме того, нельзя, говоря такие слова, не произносить их самим сердцем…

Мне всегда казалось, что выражение «покраснел от гордости» всего лишь фигура речи, но… Риттер действительно покраснел от гордости. Как немного нужно для счастья писателю, подумалось мне.

– Представишь мне своего друга? – Илона взглянула на меня, и только теперь я заметил, что ее миндалевидные глаза – голубые, словно горное озеро под яркими лучами полуденного солнца. Я встряхнулся. Понятное дело, мысленно.

– Мордимер Маддердин, – легко поклонился я ей. – Инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона.

– Вы здесь… по службе? – спросила она, а усмешка исчезла как с ее губ, так и из глаз.

– Меч Господень, конечно, нет! – произнес я быстро. – Но такой вопрос я слышу слишком часто, а порой его еще и сопровождают слова «надеюсь, что нет».

Увы, улыбка уже не вернулась на ее губы. Жаль, поскольку на миг я почувствовал себя странником, от которого темные тучи укрыли солнечное сияние.

– Была рада с вами познакомиться, мастер Маддердин. – Она слегка поклонилась. – Простите, господа, но я должна вернуться к отцу.

Я проводил ее взглядом, когда она уходила. Талия девушки была так тонка, что я, несомненно, сумел бы охватить ее двумя ладонями.

– Если вы надеялись на продолжительную беседу, то не стоило тыкать ей в глаза своей профессией, – пробормотал Риттер.

Я повернулся к нему.

– Я не стыжусь того, что делаю, – сказал резко – возможно, даже резче, чем следовало бы. – И не думаю также, что спасение людей от зла предосудительно. Я служу закону и справедливости, как понимаю их своим скудным разумом.

– Не знаю, понимаете ли вы, – сказал он, склоняясь в мою сторону и понижая голос, словно поверял мне тайну. – Но лампу любви трудно зажечь от поленьев костра…

Я только пожал плечами, поскольку он и так позволил себе слишком многое. Увы, профессия инквизитора для многих сопряжена с кострами, а ведь благословенная смерть грешника в пламени – лишь венец нашей кропотливой работы. Да и костры в наши времена не горят так часто, как некогда, когда жар инквизиторских сердец испепелял целые города. Мы далеко ушли от времен ошибок и извращений, а всякий случай старались теперь исследовать с любезной сердцу Господа тщательностью.

Конечно, были среди нас и такие, кто везде видел дела сатаны. Что, впрочем, не являлось проблемой. Проблемой это становилось в том случае, если, зная о сугубо криминальной природе преступлений, они рядили их в одежды ереси и чернокнижия.

Такие люди лишь позорили доброе имя Святого Официума. Разве что, ясное дело, речь шла о цели более важной, чем просто проявление силы или получение обманчивой власти над ближними. Мне и самому пару раз за свою жизнь приходилось пренебречь законом, но я делал это с мыслью о служении, которое важнее всех правил, выкованных людьми. Ибо Господь в своей неизмеримой мудрости станет судить нас по тому, как мы служили Его Славе, а не по тому, сколь внимательно держались сводов законов. Впрочем, все мы грешны и виновны, и вопрос лишь во времени и размере наказания. Так некогда сказал мой Ангел, и у меня не было причин не доверять его словам.