Все разбрелись кто куда, я тоже решила осмотреться, пока есть такая возможность.

На первом этаже кабинеты врачей, приемный покой, куча снующего туда-сюда народа. Поднялась на второй, две двери ведут в разные крылья. Направо женское отделение, откуда раздавался неясный гвалт. Я открыла дверь, никто меня не остановил. Небольшая очередь выстроилась перед каким-то кабинетом, двигалась быстро. На меня никто особенно не обращал внимания, все были заняты своими делами. Кто-то смотрел телевизор в общем холле, кто-то просто ходил туда-сюда. Пара человек сидела на диванчике с родственниками, о чем-то тихо беседуя. Больница, как больница, не то, что показывают в кино, совсем не то.

Я прошлась по всему правому крылу, вернулась к лестнице и поднялась наверх — на третий этаж. Дверь оказалась закрытой на замок, что меня конечно же расстроило. Видимо, там находятся буйные, или что-то вроде того. Я подергала ручку, она не поддалась и, крайне разочарованной, мне пришлось спуститься обратно, к кабинету Аркадия Петровича. Вскоре там собрались все наши и он сам, собственной персоной.

Заведующий конкретно подобрел, пивом от него разило за версту.

— Ну что, касатики, пойдёмте покажу вам «обитель скорби». К больным не приставать, близко не подходить. Буйные на третьем и четвертом этажах. Но здесь тоже есть индивиды всякие. С виду нормальные, но чуть что не так… короче вы поняли.

Мы гуськом направились за преподом, я шла в паре с Эмкой, самой странной однокурсницей и по совместительству моей подругой. Эмке на вид лет тридцать, хотя я точно знаю, что двадцать один, сама проверяла ее паспорт. Она увлекается спиритизмом, оккультизмом и прочей ересью. Выглядит Эмка тоже странно — длинная рыжая коса ниже попы, лицо в рытвинах после ветрянки, крупные передние зубы и рост метр восемьдесят пять. Понятное дело, что Эмку все наши сторонятся и обходят за километр, ибо ну её… сильно верящих во всякие там магические штучки у нас в группе на наблюдается, но береженого боги берегут. Ну или как там…

Я Эмку и ее увлечений не боюсь, поэтому спокойно встала с ней в пару. Единственное, что меня вот уже четвертый год смущает — так это приличная разница в росте. В паре мы напоминаем Штепселя и Тарапуньку. Приходится все время, если Эмке вдруг взбредёт в голову поболтать, смотреть на нее снизу вверх. А так как девушка порой вещать может без умолку, то и шея моя довольно долго потом еще болит. Вот все в ней не так: то молчит часами, слова не добьешься, то болтает как заведенная. Сама Эмка называет это часами пробуждения и соответственно часами сна. И порой мне хочется, чтобы она поспала пару дней.

Аркадий Петрович открыл ближайшую к нам палату.

— Здравствуйте, товарищи! — громогласно приветствовал он пациентов.

— Здравствуйте, — ответил нестройный хор голосов.

Никто даже голову не поднял при нашем появлении, все продолжали заниматься своими делами. В палате было светло, посередине стол, три стула. Шесть кроватей, три по левой и три по правой стороне. У выхода прикрытое ведро. Как пояснил Петрович, на ночь туалеты запирают и вот в это отхожее место пациентам приходится ходить. Жуть…

Аркадий Петрович кивком указал на ближайшую к выходу койку — на ней калачиком свернулась сухая, маленькая женщина лет сорока на вид.

— Настасья, — тихо проговорил он, так тихо, что пришлось напрягать слух, — У несчастной глубока депрессия, вот так может лежать неделями. Видите, взгляд в одну точку уставился? Вот так смотрит… никакой реакции на происходящее. Абсолютная апатия ко всему. Хоть взрыв, хоть потоп, все одно.

— А почему так? — спросил кто-то из ребят.

— Потеря близкого человека спровоцировала болезнь. На самом деле одно из тяжелейших заболеваний… склонна к суициду ко всему прочему. За Настасьей у нас глаз да глаз.

Я вглядывалась в лицо несчастной женщины, и сердце щемило от жалости и тоски.

— А это Ниночка. Ниночке восемнадцать лет, и она уже третий раз здесь, да, Нина?

Высокая, бритая почти налысо девушка, с улыбкой кивнула в ответ.

— У Нины наследственная шизофрения. Почти весь год она спокойная девочка, встретите и не подумаете, что что-то не так. А вот пару раз в год случаются обострения, и Нину сразу сюда мать привозит.

Нина снова кивнула, по-прежнему улыбаясь, производя очень странное впечатление. Вроде и здоров человек, а вроде и нет.

— Вот здесь у нас Алевтина Геннадьевна. У нее, как и у Нины шизофрения. Но тут случай особый.

Пожилая женщина, полностью седая и тощая до того, что через кожу просвечивали кости, серьезно поздоровалась, ничуть не высказывая недовольства.

— Всю жизнь Алевтина Геннадьевна проработала с печатной машинкой — машинисткой. Пока однажды, давно уж дело было, не привезли им в офис компьютеры. Тут-то и проявилась болезнь. У Алевтины сдали нервы, и она разгромила почти всю технику, уверенная, что компьютеры шпионят за ней. Так было, Аля? Нигде не напутал?

Алевтина кивнула, и что-то тихонько пробормотала.

— Это что же? Можно вот всю жизнь прожить, думая, что ты нормальный человек, а потом бац и на тебя шиза нападет? — громко спросил наш глупый Жека.

— А кто это тут нормальный? — Петрович высоко поднял брови, удивляясь бестактному вопросу. — Тут нормальных нет. Все мы немного того… А если по существу вопроса, то мой ответ — да. Сегодня ты за той стороной стены, а завтра за этой. Но ты уже идиот, поэтому вопрос снят.

Женька покраснел, но хвала богам, ему хватило ума промолчать.

Философские признания нашего препода нарушил истошный крик, в палату вбежала санитарка с безумными глазами и Петрович, не спрашивая ни о чем, помчался за ней. Ну и мы, само собой, тоже.

Перед нами предстала тяжелая картина: в коридоре столпился народ, в центре, на полу, молодая девушка билась о кафельный пол головой и истошно кричала. На полу уже образовались кровавые разводы, несчастная наверняка успела разбить голову.

Тут я почувствовала, как кто-то потянул меня за рукав. Оглянулась, Эмка заговорщицки подмигнула и показала идти за ней.

Через полминуты мы уже были на лестнице, и она кивком показала наверх. Я сделала несколько шагов и тут увидела, что дверь на третий этаж слегка приоткрыта.

Вопросительно посмотрела на нее, рыжая бестия, улыбаясь закивала, мол, да, пойдем.

Эх… любопытство наше все. Тихо, словно мышки, хотя кто уж тут с такими криками мог нас услышать — поднялись наверх, открыли дверь — никого: на посту нет медсестры, не снуют туда-сюда больные, как на втором этаже. Тишина полная.

Прошли вперед, минуя коридор. Справа несколько дверей. Толкнули первую попавшуюся, внутри никого. Вторая оказалась заперта на ключ. Третья тоже пустовала. В четвертой повезло больше — на кровати сидела молодая и очень красивая девушка и удивленно смотрела на нас.

— Нам сюда, — уверенно сказал Эмка, а я даже не поняла, что она имела ввиду, но та уже запихнула меня внутрь, сама вошла следом и закрыла дверь.