Вдруг дверь открылась. На пороге стояла румяная, очаровательная Мария Александровна. Для читателей, не знакомых с первой частью сей правдивой повести, представим нашу героиню. Марии Александровне, должно, не минуло и двадцати девяти лет, она была стройна, бела и хороша собою. Но более всяких форм и шелковых кудрей она пленяла окружающих своею улыбчивостью, весельем и непринужденностью. И сейчас, забросив окончательно балет и предвкушая встречу с любимым, она была особенно хороша.

Прошу заметить, что столь пространное отступление было сделано отнюдь не только для восхваления достоинств нашей героини, но и с целью дать влюбленным возможность наедине насладиться первыми минутами радости после долгой разлуки.

– Ты стал таким суровым, – млея в объятиях Зетлинга, Мария Александровна провела ладонью по шраму на его щеке, – ты изменился. Все война. Зачем так много воевать? Ведь ты не вылезаешь из окопов аж с самого четырнадцатого года?! Пять лет! Это целая жизнь. Это твоя молодость.

– Что же ты предлагаешь? Поедем в Париж?

– А ты бы поехал?

– Конечно, нет, – Зетлинг улыбнулся и коснулся губами ее лба. – Не думай об этом. Так нужно. И мне тягостно говорить с тобою так, и без того мука на сердце.

– Но я неспроста это говорю. Я знаю, что ты не уедешь. Но, – она перешла на шепот, – я ходила к Деникину, он меня выслушал и обещал помочь. Он велел передать тебе, чтоб в тот же день, как приедешь, ты шел к нему. У него для тебя поручение. Но ты не представляешь, как я напугалась. Ведь буквально минуту назад ко мне зашла горничная и сказала, что на Деникина совершено покушение, но, к счастью, все обошлось.

– Что же это будет за поручение? Ты ведь знаешь?

– Нет, Дима, честно. Но он сказал, что тебе не придется уезжать из Новочеркасска.

– Будем надеяться, что не в штаб. Маша, я фронтовой офицер, я служака. Мое место с солдатами в окопах. Там я в своей шкуре, а здесь, среди всей этой тыловой… – он скривил лицо и пренебрежительно махнул рукой. – Что там… ладно. Лучше расскажи про Париж. Где твоя подруга Скаут?

– Инна в Петрограде. Она теперь идейная большевичка, по слухам. Намедни получила от нее письмо. Она полна энтузиазма перевоспитать нашего русского мужика. Да что там, пускай… мне безразлично. Знай только, что единственное мое желание, чтобы все это как-нибудь закончилось и мы с тобой уехали далеко-далеко, чтобы жить там, где бы никто нас не знал и знать не хотел. Я устала без тебя, Дима…

Она прижалась к нему ближе, в глазах ее утихла тоска, они снова, спустя годы разлуки, были вместе.

Тем часом, пока Зетлинг познавал прелести любви и нежности, Александр Минин был занят неизмеримо менее приятными делами. Он прорывался сквозь кордоны штабных чинов всех мастей. Целью его был Деникин. И когда солнце уже клонилось к закату, а Зетлинг надевал мундир и собирался в штаб, Минину-таки удалось добиться своего.

– Присаживайтесь. Прошу прощения за вынужденную задержку. Сегодня был жаркий день, – Деникин указал Минину на стул и сгреб в сторону ворох бумаг. – Я вас слушаю. Постарайтесь быть лаконичным, но не упускайте подробностей.

И в то время, когда Зетлинг добирался до штаба войск и преодолевал кордоны из штабных чинов всех мастей, Минин пересказывал главнокомандующему историю поручика Глебова.

В дверь постучали, и на пороге показался адъютант.

– Антон Иванович, прошу прощения, но к вам некто капитан Зетлинг. Сколько помню, вы приказывали немедленно доложить при его появлении.

– Да, конечно, пусть войдет, – Деникин оживился и вышел из-за стола. – Рад приветствовать, Дмитрий Родионович. Сердечно рад! Но! Без церемоний. Прошу, заходите. Знакомьтесь, ротмистр Александр Минин, прибыл к нам с чрезвычайной важности сведениями. К нему в руки волею случая попал единственный выживший член экспедиции генерала Гришина-Алмазова. Из его слов мы и знаем о происшедшей трагедии. Вы в курсе дела?

Зетлинг сел на указанное генералом место и внимательно, с заметным восхищением оглядел богатырскую фигуру Минина.

– Да, я слышал, что посольство было задержано, а генерал погиб. Печальное известие, однако и немудрено. На Каспии господствуют большевики, и связь с восточными армиями, полагаю, легче поддерживать через Нью-Йорк.

– В действительности до сих пор так и приходилось поступать. Мы могли бы решить эту проблему, соединившись с Колчаком на Волге. Именно об этом я и писал в Омск, предлагая определенный план на летнюю кампанию. Но теперь, очевидно, мое письмо в руках у большевиков, и они не преминут им воспользоваться.

– Именно, – Минин встал и подошел к висевшей на стене карте. – Все происшедшее я доложил вам со слов чудом спасшегося поручика Глебова.

– А где он сейчас? – поинтересовался Зетлинг.

– В Новочеркасске. Мы приехали вместе, и сейчас поручик дает показания следователям. Я же остановлюсь на тех сомнениях, которые родились у меня за время общения с этим Глебовым. Дело в следующем. Он обмолвился, что генерал Гришин-Алмазов погиб. Но сам этого он не мог знать достоверно, потому как прыгнул за борт раньше гибели генерала. На мое удивление, он ответил не вполне вразумительно, сказав что-то про свои личные предположения. Это первая странность. Есть и вторая. Здесь порт Александровск, – Минин показал точку на восточном побережье Каспия, – а здесь наш отряд подобрал изможденного Глебова. Он преодолел это расстояние за неделю, причем лишь однажды наткнувшись на большевиков. Ни дивно ли? То есть в теории, конечно, такое возможно. Но на деле… парадокс. Он утверждает, будто перед отправлением в путь провел несколько дней у рыбака-казаха, разжился у него провизией и благодаря этому быстро шел вперед. Но в этом объяснении мы опять находим несоответствие. Зачем казаху помогать беглому офицеру? Ведь это огромный риск! К тому же, сдай он Глебова большевикам, получил бы вознаграждение. Но даже если предположить, что рыбак оказался человеком недалеким или порядочным, то он был обязан отправить Глебова на восток. Путь от Александровска до Оренбурга несравненно короче и безопаснее, чем до Новочеркасска. Это очевидно всякому, в том числе и самому Глебову.

– Вы спрашивали его, отчего он выбрал дорогу на запад? – Деникин нахмурился, он был крайне раздосадован выводами Минина.

– Да. Но Глебов лишь развел руками и сказал, что ему было естественно возвращаться на Дон, что здесь его близкие, а в армии Колчака он никого не знает и вряд ли бы нашел там достойное себя место. И в этих словах вновь скрывается ложь, уже третья по счету. Уже на подъезде к Новочеркасску Глебов случайно обмолвился, что семья его находится вовсе не на Дону, а в Ярославле. И это принципиально, так как большевики без зазрения совести берут в заложники семьи офицеров. Вполне вероятно, что Глебов мог пасть жертвой любви к своим близким.

– Я не совсем понимаю, – в разговор вмешался Зетлинг. – Вы подозреваете этого несчастного, Глебова, в измене? В том, что он был осведомителем большевиков и выдал тайну посольства? Но в таком случае к чему ему было возвращаться, терпеть все лишения и рисковать жизнью? Сослужив столь добрую службу большевикам, он должен был быть ими вознагражден и мог бы отправиться к своей семье или куда душе угодно. Ваша версия кажется странной еще и потому, что остается недоказанным факт самого предательства. Быть может, и нет нужды искать изменника?