– Вы давно там работаете? – спросила она.

– Одиннадцать лет.

«Как это меня характеризует?» – подумал Пол. Как надежного кормильца семьи? Или как работника, который недолго держится на одном месте? Но независимо от ответа Пол понимал, что директриса заранее имела эти сведения. Может быть, теперь она проверяла его искренность?

Дальше пошли вопросы позаковыристее.

Мария спросила Джоанну о ее работе. Ответственная за персонал одной фармацевтической фирмы. Однако было очевидно, что директрису интересовал не характер ее работы, а то, собирается ли она увольняться теперь, когда придется ухаживать за ребенком.

Интересный вопрос.

Пол и Джоанна сами бились над ним несколько выходных, но так и не пришли к определенному решению. По тону Марии Пол заключил: она считает, что жене лучше с работы уйти.

Несколько секунд Джоанна молчала, и Пол слышал только шелест лопастей вентилятора, электрическое гудение люминесцентного светильника и собственный внутренний голос, который кричал жене, чтобы она солгала.

Хотя бы раз.

Но беда была в том, что ложь – совсем не ее МО.[10]Джоанна мастерски обнаруживала вранье, полуправду и подтасовки фактов, но себе не позволяла солгать.

– Я возьму отпуск, – наконец выдавила она.

Недурно, подумал Пол. Вполне правдоподобно.

– Надолго? – поинтересовалась Мария.

Пол уставился на выставку фотографий, которая занимала полстены в кабинете Марии: ребячьи мордашки всех оттенков кожи смотрели с террасок, из плавательных бассейнов, игровых комнат, со спортивных полей «малой лиги»,[11]улыбались из-под выпускных шапочек колледжей. «Интересно, – подумал он, – удостоится ли снимок нашей дочери места в этой галерее?»

– Пока не знаю, – пробормотала Джоанна.

Пол повернулся к директрисе и улыбнулся. Теперь он был похож на малыша, который рассчитывает получить леденец.

– В конце концов, я поступлю так, как будет лучше девочке и мне. Я буду хорошей матерью, – добавила жена.

Мария вздохнула и потянулась к руке Джоанны. Пол подумал, что таким жестом ободряют собеседника врачи и священники, прежде чем сообщить печальные новости. Вот так его похлопал по руке и сжал плечо священник, когда ему было одиннадцать лет. В тот день умерла его мама.

– Джоанна, – улыбнулась Мария, – я тоже не сомневаюсь, что вы будете хорошей матерью.

Пол не сразу осознал, что они выдержали экзамен.

Испытание позади.

Пол почувствовал, как у него отлегло от сердца, но расслабиться не удалось, потому что Мария произнесла:

– Думаю, настала вам пора познакомиться с дочерью.

Она говорила что-то еще, но Пол больше не слушал.

Голос директрисы растворился в биении его сердца – гулком и тревожно-непостоянном. И еще к нему примешался новый звук: тяжелые шаги, которые медленно, но неукротимо приближались по коридору. Пол ясно ощутил, как по рукам хлынули потоки пота.

Это она?

Шаги стихли, и наступила тишина.

А через мгновение он засек на своем внутреннем радаре другие шаги – они становились громче, яснее и отчетливее и вдруг замерли как будто за самой дверью.

– Понимаю, как вы страшитесь этой первой встречи, – сказала Мария. – Но не стоит тревожиться: она красивая.

До этого Джоанна и Пол получили только черно-белые снимки небольшого размера, очень темные и неприятно размытые.

Дверь медленно отворилась. Потолочный вентилятор не переставал вращаться, но Пол готов был поклясться, что воздух застыл.

В кабинет вошла чернокожая няня, которая прижимала к груди детское ворсистое одеяло. Пол и Джоанна вскочили, но Пол так и не почувствовал под собой ног и стоял, раскачиваясь, словно на ходулях.

Няня медленно потянула верхнюю часть одеяла, обнажив ершик темных волосиков и бездонные черные глаза. Перед Полом предстало существо, похожее на крохотного панка, притягивающая смесь невинности и враждебности.

И он моментально и окончательно влюбился в этого ребенка.

Вспомнил, как впервые увидел Джоанну в набитом усталыми и раздраженными людьми зале аэропорта: поднял скучающие глаза и перед ним возникло видение белокожей и голубоглазой прелестницы, которая о чем-то допытывалась у пытавшегося улизнуть представителя авиакомпании. В ней в равной мере соединялись женственность и бесшабашность, и в груди Пола всколыхнулось чувство, похожее на то, что несколько раз возникало в студенческие годы, когда он пробовал кокаин. Восхитительный, но опасный взрыв неподдельного восторга, грозивший вознести сердце на вершину экстаза или разорвать его.

А может быть, и то и другое сразу.

Няня подала им дочь, и Пол первым протянул к ней руки. И в тот миг, когда прижал девочку к груди, ему показалось, что так было вечно.

Джоанна наклонилась и погладила ее лобик пальцем с безукоризненным маникюром. Девочка растянула крохотный ротик.

– Смотрите, – произнес, ни к кому не обращаясь, Пол, – она нам улыбается.

– Изумительно! – рассмеялась Мария. – Правда, красивая?

– О да! – с готовностью согласился Пол. – Очень красивая.

Кожа дочери отливала бледно-оливковым оттенком. А в темных глазах отражалось полное понимание. Понимание того, что она наконец оказалась дома. Пол посмотрел на Джоанну. Слезы превратили ее глаза в два бледно-голубых озерца.

Мария Консуэло сияла:

– Так и знала, что эта девочка предназначена именно вам. Всегда знала. Вы уже выбрали имя?

– Да, – кивнул Пол. – Джоэль.

Это был сплав имен: Джозеф – дедушка Джоанны с отцовской стороны и Элен – его мать. Оба давно умерли, и по обоим они сильно тосковали, особенно теперь.

– Джоэль, – попробовала Мария звучание на слух и одобрительно кивнула. Имя тоже выдержало испытание.

– Можно мне, дорогой? – Джоанна протянула руки, и Пол осторожно отдал ей ребенка. Девочка была такой трогательно-невесомой и немыслимо хрупкой. Ему стало страшно: вдруг она в любую минуту исчезнет?

Но ничего подобного не случилось.

Джоанна приняла девочку и пустилась ворковать:

– Хорошая Джоэль… Хорошая малышка… Вот твоя мамочка! – Она вложила мизинец ей в ладошку, и девочка вцепилась в ее палец. Образовался маленький круг: Джоанна, Джоэль и Пол. «Ни от кого не зависимый и совершенно самодостаточный», – подумал он.