Но дверь перед Лиз, уже сто раз пожалевшей, что она не дождалась Тельму, открыла вовсе не Топси. Едва стихли ля-мажорные звуки курантов (Миланский собор, по всей видимости), внезапно раздался воинственный грохот и крик: «Я же велела вам убираться», дверь с силой распахнулась, и на пороге появилась Келли-Энн с холодным и злым лицом. Заметив Лиз, которая нервно отшатнулась с контейнером в руках, лицо Келли-Энн потеплело.

–Прошу прощения!– Лиз очутилась в крепких объятиях, благоухающих ароматом от «Диор».– Лиз, дорогая, у меня сегодня весь день голова кругом идет.

Лиз втащили за порог, и первым делом она увидела парня, который, лежа на полу в коридоре, сосредоточенно возился с кремовой коробкой, от которой отходило несколько черных проводов, подключенных к телефону. Его смартфон завибрировал, он дернулся, шлепнул по карману и достал телефон.

–Простите,– сказал он, серьезными карими глазами глядя на женщин.– Мне необходимо ответить. Буквально две секунды.

В детстве у Лиз на двери шкафа висел плакат из журнала «Джеки»[5] – Дэвид Эссекс[6], растянувшийся во весь рост на пушистом ковре. Его глаза, яркие, беззащитные, пристально смотрели прямо в душу юной Лиз. При виде парня, лежащего на ковре Топси из «Данэлм»[7] среди клубка проводов, воспоминания о плакате вспыхнули с новой силой.

–Не смеем тебя задерживать,– раздраженно бросила Келли-Энн.

–Простите,– повторил он, но не убрал телефон, а лишь принялся еще лихорадочнее печатать. Смущенная внезапно возникшим напряжением, Лиз отвернулась и сосредоточила внимание на коллекции снимков Келли-Энн в рамке: от белокурой малышки до профессиональной съемки в студии уже взрослой женщины. Вот она в пять лет в роли снежинки в рождественском спектакле («Одинокая малиновка…», ну и шуму же тогда было: она не получила роль малиновки!); вот семилетняя девочка с беззубой улыбкой (как-то раз она нарисовала блеском для губ Топси пятна на лице, притворяясь больной!); вот решительный подросток обнимает за голову пони Маффина (незадолго до знакомства с ветеринаром из Ричмонда).

–Закончил!– отрывисто выдохнул парень (на вид не старше девятнадцати), тремя слогами выразив сожаление и просьбу о прощении, и тут же снова сосредоточился на телефоне.– Хм,– добавил он,– почему-то нет подключения к сети.

–Интересно, почему.– Келли-Энн приподняла брови, сигнализируя миру: «Ну вот, опять».

–Его просто нужно перезагрузить,– объяснил парень, переводя взгляд карих глаз на коробку с проводами.

–Все, что мне нужно, Льорет, это чтобы он снова блокировал звонки от треклятых мошенников, которые звонят всем подряд.– Келли-Энн сменила гнев на милость; ее голос звучал почти небрежно, пока она стояла над сгорбленной фигурой, уперев руки в бедра и вгоняя розовую шпильку в ковер. Сегодня она была особенно привержена розовому: розовые губы в тон розовой блузке (несомненно, дизайнерской), юбка цвета фуксии. Она что, и волосы подкрасила?

–Когда кто-то позвонит, включится автоответчик.– Парень (как его там: Ларри? Лорри?) был явно заворожен розовым каблуком, ввинчивающимся в ковер возле его головы.– «Если вы друг или член семьи, нажмите “три”, если вы не по делу, звонок окончен». Со звонками из-за границы могут возникнуть проблемы, но остальное работает. Это блокирует все звонки с виртуальных номеров.

И тут его телефон снова зажужжал, будто оса.

–Простите,– повторил парень и вытащил телефон из кармана.– Простите, мне необходимо ответить.

Лиз с тревогой посмотрела на Келли-Энн, опасаясь очередной вспышки гнева, но та не обращала никакого внимания на лихорадочно печатающего парня. Вместо этого невидяще уставилась на ливень за окном. И было что-то в ее взгляде… что-то мрачное… что-то потерянное. Лиз снова вспомнился тот день, когда пони Маффина пришлось усыпить. Летние каникулы подходили к концу, и они с Топси сидели в классной комнате, готовясь к новому учебному году. Топси привела с собой Келли-Энн, и девочка все время просидела в углу возле книжного шкафа с тем же потерянным, пристальным взглядом. Лиз прикусила губу. Келли-Энн, наверное, очень трудно справляться с Топси. Она прекрасно помнила, как это было с матерью Дерека: каждые пять минут то одно, то другое.

–Все, готово.– Парень с извиняющимся видом провел рукой по русым волосам.

–Мне нужно, чтобы он блокировал звонки от треклятых мошенников, которые звонят моей матери, вот и все,– повторила Келли-Энн, но уже без нажима. Лиз с любопытством посмотрела на нее. Треклятые мошенники? Не к добру это. Что тут происходит?

–Следи за языком.– На пороге гостиной возникла Топси в ярко-розовом кардигане, знакомом Лиз по распродаже Эдинбургской шерстяной фабрики.– А не то я промою вам рот с мылом, юная леди.

Лиз улыбнулась – такая Топси была ей знакома более тридцати лет.

Келли-Энн вздохнула.

–Мы разбираемся с твоим телефоном, мама. Я же говорила тебе.– Ее голос по-прежнему звучал устало.– Нельзя выдергивать этот провод. Не трогай его.

Топси с подозрением посмотрела на белую коробку.

–Еще одна нелепая игрушка,– проворчала она.

Лиз снова улыбнулась. Сколько раз за все эти годы – не счесть – она слышала эту фразу от Топси, самой настоящей луддитки![8] Интерактивные доски, ноутбуки, проекторы, да даже милая сердцу ныне почившая машина «Банда» сее фиолетовыми копировальными листами и опьяняющей жидкостью – все они удостоились решительного и бескомпромиссного звания «нелепой игрушки».

Теперь она с тем же подозрением уставилась на парня.

–И этот снова тут,– с кислым видом констатировала Топси.

–Мама, просто не трогай эту коробку,– повторила Келли-Энн. Топси издала фирменное ворчание, но дочь не обратила ни малейшего внимания.– И вообще, смотри, кто к тебе пришел.

Топси впервые посмотрела на Лиз, и на ее лице отразилось недоумение: «Где я, что я собиралась сделать?»

–Ты же помнишь Лиз,– с воодушевлением прощебетала Келли-Энн.– Мы на днях встретили ее в садовом центре.

–И Тельму,– поспешно добавила Лиз, воспользовавшись возможностью что-то сказать.– Тельма тоже приедет, если вы не против.

–Как здорово, мама,– произнесла Келли-Энн,– Лиз и Тельма пришли навестить тебя.

При упоминании этих двух имен недоумение на лице Топси рассеялось, и вот перед ними снова была привычная Топси, и смотрела она на Лиз тем самым взглядом, как когда у них заканчивалась красная бумага для постеров.