– Я понимаю, – я кивнул своему отражению в панорамном зеркале, словно в эту секунду Костя мог меня видеть. – Обязательно буду. Давай, старик.

Он повесил трубку. Я убрал мобильник в карман и, набрав полные легкие воздуха, громко и яростно выматерился. Такое «сиктым-лахтырдым» в три этажа выдал, что ни один филолог-матеровед специально не придумал бы. Я был в бешенстве. Я был раздавлен и опустошен. Я в одночасье вдруг оказался в полной заднице, темной, бездонной и полной лежалого дерьма. В какой-то миг мне даже показалось, что я умер. А может, это просто покачнулось, померкнув на мгновение, сознание? Так или иначе в течение часа мир для меня из белого превратился в черно-красный. Убитый мальчик, которого я никогда не видел, то и дело вставал перед глазами…

Домой я ехал на автопилоте. Мне непрерывно сигналили, обгоняя, но я ничего не слышал. Мне было все равно. Зарулив в арку двора, я бросил «БМВ» у подъезда, игнорируя лифт, пешком поднялся к себе на пятый этаж и, едва переступив порог, направился к холодильнику. Достал бутылку клюквенной финской водки, не снимая ботинок рухнул в кресло в гостиной, взял из барного столика пузатый стакан, плеснул сотку, выпил, плеснул еще одну. Устало развалился и принялся тянуть крепкое пойло, беззвучно матеря все на свете. Единственное, чего я желал в тот момент, находилось у меня в стакане и сверкало в лучах пробивающегося сквозь приоткрытые шторы солнца напоминающим свежую кровь рубиновым огнем.

По мере того как приятная теплота обволакивала стенки пустого желудка, а алкоголь медленно, но неотвратимо делал свое дело, я почувствовал себя несколько легче. Что толку впадать в транс от двух нокаутов судьбы? Подумаешь, остался без халявного выигрыша и непыльной работенки! Да и то – не совсем. Ведь стоит Моисевичу только пальчиком поманить, и за зарплатой в пять сотен зеленых ломанутся десятки, если не сотни классно разбирающихся в тачках парней, для которых место зама по реализации в автосалоне на проспекте Энергетиков – предел жизненных мечтаний. В конце концов пятьсот баксов – не такая уж смешная сумма для стоящего на дворе девяносто четвертого года! Если не валять дурака и жить обычной, размеренной жизнью среднего обывателя, то…

Но как я ни старался убедить себя в том, что катастрофа произошла лишь в моем разыгравшемся воображении, ничего не получалось. Я твердо знал: если я не смогу жить так, как прежде, в моей судьбе наступит абзац. Только вот выхода из создавшейся ситуации я пока не видел. Тем временем бутылка «Финляндии» потихоньку пустела. Когда в ней осталось всего на полпальца, в мою изрядно загруженную теперь уже не только проблемами, но и алкоголем голову забрела дикая идея. Мне вдруг захотелось пойти в церковь, расположенную в паре кварталов от дома, и попросить помощи у бога. Это было странное желание, учитывая тот факт, что за свои двадцать девять лет я был в храме Господнем всего дважды. Первый раз в возрасте пяти месяцев, когда моя глубоко верующая бабка решила в тайне от родителей покрестить чадо закоренелых атеистов. Во второй – когда в третьем классе школы мой приятель Леха уговорил меня сбежать с уроков и зайти в храм «посмотреть на попов». В те, брежневские, годы священники были чем-то экзотическим, и при их появлении на улице многие прохожие выкручивали шеи, провожая бородатых служителей культа долгим взглядом… Короче, мы с Лехой заявились в дом Господний в школьной форме и пионерских галстуках, увидев которые старый дьякон в черном рубище обозвал нас детьми Сатаны и едва ли не взашей прогнал из храма. С тех пор я даже не вспоминал о религии, искренне считая ее уделом недалеких толопанцев, способом оболванивания толпы и выкачивания денег из доверчивых бабушек. Ведь не зря один из известных американских теоретиков бизнеса назвал христианскую церковь «самым успешным коммерческим проектом в истории человечества». Какая еще фирма может похвастать двухтысячелетней историей, поразительной жизнестойкостью в самые сложные периоды человеческой истории и наличием собственного государства? В общем, я считал себя достаточно просвещенным и прогрессивным парнем, чтобы добровольно вливаться в послушное церковное стадо.

Однако к моменту, когда бутылка окончательно опустела, мое спонтанное желание во что бы то ни стало посетить церковь достигло апогея. И я не выдержал. Достал из сейфа кожаное портмоне, отсчитал пятьсот баксов, сунул их в карман и, слегка покачиваясь, вышел из квартиры. На улице лил страшный ливень, но мне было лень возвращаться за зонтом. Я покинул двор, перешел улицу и не совсем твердым шагом направился к виднеющимся вдали куполам православного собора Святой Троицы.

Зайдя внутрь храма, я подошел к киоску, торгующему свечами, иконками и прочими церковными безделушками, и пробежался глазами по богатому выбору всевозможных цепей и крестов. Из тех, что были выставлены на обтянутой черным бархатом картонке, мне решительно ничего не приглянулось. Слишком невыразительно. Тогда я наклонился к окошку, за которым читала какую-то ветхую книгу совсем юная монашка, и, дыхнув перегаром, отчего бедолага поморщилась, вежливо попросил показать мне что-нибудь «покруче».

– Что-нибудь… что? – переспросила монашка, непонимающе глядя на нависшего над стеклянной перегородкой высокого светловолосого парня в мокром до нитки пиджаке и расстегнутой на три верхние пуговицы кремовой рубашке.

– В смысле, потяжелее, – с улыбкой расшифровал я. – Цепь грамм на тридцать, золотую, с крестом и гимнастом… Ой, простите! С Господом, конечно! В общем, вы меня поняли?

Девчонка нахмурила бледный лобик, торопливо перекрестилась, что-то прошептав, окинула меня полным осуждения взглядом и сказала:

– Я посмотрю, подождите минутку, – и, закрыв окошко на защелку, скрылась за прикрытой плотной шторой дверью.

Вернулась она через пару минут, неся в руке три увесистые «голды» с болтающимися на них тяжелыми крестами. Я сразу же заинтересовался самой толстой цепочкой, повертел ее в руках и удовлетворенно кивнул:

– И на сколько такая тянет? Ну, в смысле, сколько стоит?

– Это очень дорогое изделие и дорогой крест, – тихо сказала девушка. – Видите, там, посередине, бриллиант, – она перевела взгляд с креста на мои глаза и сообщила: – Все вместе стоит два миллиона четыреста восемьдясят тысяч.

– Я возьму. – Цена меня вполне устраивала. – Только… Есть одна маленькая загвоздка. У меня доллары. Отложите, пожалуйста, я поменяю их на рубли и сразу вернусь.

– Доллары? – переспросила монашка и пожала плечами. – Извините, я не могу принять от вас валюту. Я в ней ничего не понимаю, да и проверить не смогу – фальшивая она или нет. Подождите, не уходите. Я сейчас позову батюшку Сергия. Возможно, он сможет вам помочь… – и снова юркнула за прикрытую шторой дверь.

Стоявшие позади меня в очереди к церковному киоску две древние бабульки в черных платках стали громко перешептываться между собой и креститься. Они таращились на меня, на зажатые в руке стодолларовые бумажки и укоризненно качали головой.

– Ты погляди-ка, Нюра. Новый русский! – шепнула одна другой на ухо, чем вызвала на моем лице улыбку. Да уж, новее не бывает. Куда уж нам, безработным. Разве что к придурку Зяме задницей вперед податься, типа, в заместители. Чтобы натурально с голоду не сдохнуть…