Все это не давало достаточного повода, чтобы осудить Игнатия за ересь, но было вполне достаточно, чтобы запретить ему и его товарищам устраивать собрания (1 июня 1527 года). В Саламанке, куда осенью переселилось маленькое братство, его вскоре постигла та же судьба: заключение в тюрьму, суровый допрос судей инквизиции, наконец, оправдательный приговор, однако с запрещением проведения собраний. Таким образом, Игнатий фактически был изгнан инквизицией из Испании. Он решился покинуть родину и отправиться в Париж, чтобы продолжать свое образование в самом знаменитом из католических университетов. Его маленькое братство должно было вскоре последовать за ним. Но этот план потерпел крушение. Старые товарищи один за другим покинули Игнатия. Он был вынужден начать в Париже все сначала.

Первый опыт оказался не очень удачным. Правда, Игнатию удалось в течение 1528 года основать вместе с тремя испанскими студентами новое маленькое общество. Однако один из троих впал в меланхолию, двое других стали вести экзальтированную аскетическую жизнь. Очевидно, ни один из них не понял истинного смысла идей Игнатия. Эти события привели всю группу испанских студентов в сильное возбуждение. Игнатий был публично наказан кнутом в той коллегии, где он слушал лекции, как соблазнитель молодежи. В то же время на него опять донесли инквизиции как на еретика. Казалось, что вновь для него все было потеряно. Но и на этот раз он обезоружил противников своим хладнокровием.

Правда, он должен был отказаться от всякого воздействия на своих товарищей. Игнатий оказался достаточно рассудительным, чтобы прекратить на время благочестивые попытки воздействовать на души своих сотоварищей. Со всей своей энергией он обратился к научным занятиям, которыми до этих пор совершенно пренебрегал. Его успехи были посредственны: он никогда не сделался ученым. Но все же гуманистическое образование в том виде, как оно было представлено профессорами коллегии святой Варвары, произвело на него сильное действие. Позднее, организуя свои ученые школы, он много содействовал распространению его по всему свету.

Между тем планы Игнатия приняли более определенную форму. Старая мечта о миссии среди мусульман захватила с новой силой его жаждущую деятельности душу. Он решил посвятить всю свою энергию этому романтическому предприятию и прежде всего подыскать необходимых сотоварищей среди студентов Парижского университета. Но теперь Игнатий действовал уже не с прежней стремительностью. Он долго искал и выбирал, затем использовал все средства, чтобы привлечь на свою сторону намеченных им молодых людей, и не знал ни отдыха, ни покоя до тех пор, пока все они не согласились последовать за ним.

Первым студентом, которого Игнатию удалось привлечь на свою сторону, был его товарищ по комнате и занятиям Петр Фабер, сын бедных крестьян из Вилларетты в Савойе, натура тяжеловесная, медленно воспринимавшая, но верная, привязывавшаяся навсегда всеми фибрами своей души к тому, что единожды уже усвоила, будь то грубые суеверия юности или вера в миссию Игнатия, тайны аристотелевской философии или тайны духовных упражнений. К Фаберу скоро присоединился Франциск Ксавье из Пампелуны, натура также малоподатливая, но во всех остальных отношениях совершенно отличавшаяся от тугодума савойца, — Франциск был красивый молодой человек знатного происхождения, любезный, ловкий, очень живой, даровитый, но в то же время удивительно безрассудный и легкомысленный и потому неспособный надолго привязаться к какому-либо определенному занятию.

К этим первым двум рекрутам в 1532 году присоединились два молодых кастильца — Яков Ленец и Альфонс Сальмерон. Последний принадлежал к числу тех характеров, которые в течение всей своей жизни сохраняют свежесть и пыл молодости, но вместе с тем никогда не достигают полной зрелости. Ленец, по происхождению еврей, наоборот, был юноша с умом старика, преждевременно созревший рассудительный характер, одинаково быстро ориентирующийся как в теологии, так и в дипломатии. Перед его победоносной логикой почти никто не мог устоять; впоследствии он стал достойным преемником Игнатия в должности генерала ордена. Два последних ученика, кастилец Николай Бобадилла и португалец Симон Родригес, были не столь замечательны: первый — не знающий меры в своем рвении и деятельности, несколько беспокойный сангвиник; второй — скорее флегматичный, тщеславный, всегда довольный самим собой. Оба — люди, которыми нелегко было руководить.

Обычно молодых людей легко можно воодушевить; но нужно было обладать сверхъестественной притягательной силой, чтобы не только пробудить в них энтузиазм в отношении химерического предприятия, но и привязать их к себе по гроб жизни.

Игнатий действительно обладал этой притягательной силой. В чем заключалась она? Конечно не в его внешнем облике и манерах. В его фигуре не было ничего импонирующего: он был худощав и невысокого роста (1 метр 58 сантиметров); его костистое лицо было скорее выразительно, чем красиво; темные глаза смотрели, казалось, скорее внутрь, чем наружу, волосы сильно редели на широком и высоком лбу. Кроме того, он несколько хромал и поэтому, когда шел или стоял, обычно опирался на палку. Его костюм был всегда изыскан, но крайне прост. На его осанке всегда лежал отпечаток уверенности в себе и сдержанности прирожденного дворянина. Игнатий никогда не смеялся и не шутил, никогда не терял своего почти торжественного спокойствия. И вместе с тем это был «вечный» студент, который за семь долгих университетских лет не достиг еще ничего значительного.

Обычно положение таких студентов среди своих более молодых и образованных товарищей трудное. Они часто играют малопривлекательную роль комических фигур. Трудно подобрать пример, чтобы кто-нибудь из них добился в жизни чего-нибудь значительного или способствовал возбуждению энтузиазма среди молодых. Но не скрывалось ли в таком случае под этим размеренным, торжественным спокойствием пылкое, нежное сердце, способное зажечь в молодых душах чувство горячей дружбы? Мы об этом ничего не знаем. Игнатий никому не поверял свою душу, в зрелом возрасте он не имел возле себя ни одного человека, которому бы доверял, и тем более ни одного друга. Он не нуждался в друзьях. Казалось, он стоял выше симпатий и антипатий; он оценивал людей только по тому, что они делали и на что они были способны; он жил одиноко в атмосфере боязливого уважения, к которому едва ли когда-нибудь примешивалось теплое дыхание искренней привязанности.

Что же влекло так сильно молодые души к нему? Думается, причину мы можем найти в маленькой, совсем незаметной книге, которая, несмотря на небольшие размеры, принадлежит к числу книг, оказавших большое влияние на судьбу человечества, — она перепечатывалась бесчисленное количество раз. Это — «Духовные упражнения».

Эта книга имеет право на всеобщий интерес. Но тот, кто лишь бегло перелистает ее, быстро разочаруется и отложит ее в сторону. Действительно, это не книга в обычном смысле слова; даже не благочестивая книга. Ее нужно не прочитать, а пережить. Стиль — сдержанный, насколько это только возможно; содержание заключается в инструкциях для проведения упражнений; следовательно, это регламент упражнений, не упражнений для развития тела, а упражнений для воспитания души. Что преподносит читателю этот регламент? Он обещает воспитать душу таким образом, чтобы человек стал господином своего «я» и научился регулировать свое поведение сообразно решениям своего разума. Это высокая цель, к которой все стремятся, но которую достигают очень немногие.