Когда я намазывал масло на третий ломтик поджаренного белого хлеба, зазвонил телефон. Я начал считать. После двенадцатого звонка телефон умолк. Через некоторое время Фриц сказал:

– Никогда прежде не видел, чтобы ты так поступал.

– Тебе еще предстоит увидеть многое из того, что я никогда прежде не делал. Ты убрал тарелки и стаканы, оставленные мною в кабинете?

– Я там еще не был.

– Вульф говорил обо мне, когда ты относил ему завтрак или приходил за подносом с грязной посудой?

– Нет. Лишь спросил, бодрствовал ли я ночью. Я начал рассказывать ему обо всем: сколько их было и тому подобное, но он меня остановил.

– Каким же образом?

– Взглянул на меня и повернулся ко мне спиной.

– Он был одет?

– Да. Коричневый костюм в тонкую полоску, желтая рубашка, коричневый галстук.

Когда я наконец поставил пустую чашку на стол и отправился в кабинет, часы показывали десять минут двенадцатого. Раз Вульф не сошел вниз, как обычно, в одиннадцать часов, то, вероятно, сегодня уже вообще не появится. Решив, что было бы ребячеством отступить от ежедневной рутины, я вытер пыль с письменных столов, оторвал вчерашний листок календаря, сменил воду в вазе на столе Вульфа, отнес в кухню тарелки и стаканы, поставил кресло, в котором сидел Стеббинс, на свое место и принялся вскрывать почту, но меня прервал звонок домашнего телефона. Сняв трубку, я проговорил:

– Я сейчас в кабинете.

– Ты позавтракал?

– Да.

– Поднимись ко мне.

Захватив копию своих показаний из ящика стола, я поднялся по лестнице. Будучи приглашенным, я вошел без стука. Вульф сидел у стола между двух окон с книгой в руках. Или он уже расправился со своим экземпляром «Таймс», или же его мозги, подобно моим, отказывались сотрудничать. Когда я приблизился, он опустил книгу – «Дворцовая гвардия» Дэна Ратера и Гэри Гейтса – и пробурчал:

– Доброе утро.

– Доброе утро, – ответил я также хмуро.

– Был уже в управлении полиции или у окружного прокурора?

– Нет еще. На телефонные звонки пока не отвечаю.

– Садись и доложи.

Как всегда, он устроился в большом кресле. Я пододвинул другое кресло, поменьше, и сел.

– Для начала вам лучше познакомиться с копией моих показаний сержанту Стеббинсу.

Я передал Вульфу копию протокола допроса на четырех страницах. Обычно ему достаточно прочесть один раз, однако в данном случае он опять вернулся к первым двум страницам, где я дословно изложил беседу с Пьером Дакосом.

– А что ты не включил в свои показания? – взглянул на меня Вульф.

– Мой разговор с Пьером приведен полностью. Слово в слово. Из остального – тоже практически все; не упомянул только, что вы явились вооруженным увесистой тростью и сказали мне, что, по вашему мнению, я не мог поступить иначе. А так все здесь на бумаге: и слова и поступки. И, конечно, я опустил собственные догадки. Их я оставил для Стеббинса. После моего ухода Пьер Дакос нащупал что-то в кармане и вытащил этот предмет на свет. То была алюминиевая трубка, в какие упаковываются сигары «Дон Педро». Отворачивая колпачок, он держал трубку перед глазами, всего в нескольких дюймах. Вы сами видели его лицо. На полу валялись кусочки алюминия, и я различил на них отдельные печатные буквы. Естественно, специалисты собрали их и показали Стеббинсу. И конечно же они скоро придут к аналогичному заключению, а потому я счел целесообразным самому все выложить Стеббинсу.

Вульф покачал головой. Не знаю только, относилось ли это ко мне или к Стеббинсу.

– Что еще ты рассказал ему?

– Ничего. У меня больше ничего и не было… И никому другому… Ни медицинскому эксперту, ни лейтенанту Бернему, которого вы никогда не встречали. Я не считал, но, по словам Фрица, всего перебывало у нас девятнадцать человек. Дверь Южной комнаты опечатана. Специалист по взрывным устройствам собирается там поискать возможные улики, по всей вероятности, уже сегодня днем.

Когда Вульф хочет что-то хорошенько обдумать и находится в кабинете за своим письменным столом в самом удобном для него кресле, он обычно откидывается назад и закрывает глаза, однако спинка кресла в спальне не имеет нужного угла наклона, поэтому он лишь прищурился и стал дергать себя за мочку уха. Так продолжалось минуты две.

– Ничего, – произнес он наконец. – Абсолютно ничего.

– Согласен. Ведь вы – величайший сыщик в мире. Но Стеббинс не верит. По его мнению, Дакос все-таки кое-что мне сообщил – возможно, не фамилию, а просто дал какой-то намек, который я не включил в свои показания, поскольку мы намерены опередить полицию и сами поймать убийцу. Безусловно, мы этого хотим – по крайней мере, я хочу. Могло ведь так случиться, что колпачок отвинтил бы я сам. Следовательно, я в неоплатном долгу перед тем малым, который все это устроил.

– Я тоже. В моем собственном доме, в то время, когда я мирно спал в своей кровати. Это… это…

Я удивленно поднял брови. Впервые за многие годы нашей совместной работы Вульф оказался не в состоянии подобрать подходящие слова.

Он с силой ударил кулаком по подлокотнику.

– Итак. Позвони Феликсу и передай: мы будем у него обедать… – Он взглянул на стенные часы. – Через полчаса. Если комнаты на втором этаже заняты, то на самом верху, где удобно. Известны ли тебе какие-нибудь другие источники информации о Пьере Дакосе, кроме ресторана «Рустерман»?

Ответив, что такие источники мне не известны, я поднялся, подошел к телефону, стоявшему на тумбочке у кровати, и набрал нужный номер.

На самом верхнем этаже ресторана «Рустерман» когда-то располагалась квартира Марко Вукчича, бывшего хозяина заведения и друга детства Вульфа, с которым они вместе росли в Черногории. Вукчич был одним из трех знакомых мне людей, называвших Ниро Вульфа по имени. Примерно в течение года после смерти Марко квартира пустовала, потом в нее въехал с женой и двумя детьми Феликс, который, будучи владельцем одной трети пакета акций, управлял рестораном под попечительством Вульфа.

Без двадцати пяти час мы с Вульфом сидели за столом у окна, выходившего на Мэдисон-авеню, между нами стоял Феликс – тонкий, подтянутый и элегантный, в черном костюме и белой рубашке, готовый к встрече гостей.

– Так, значит, устрицы, – проговорил он. – Они только что поступили, самые свежие, – никогда не видел более великолепные экземпляры, – и, конечно, много луку. Все будет готово через десять минут.

– И оладьи, – добавил Вульф. – Его зовут Филипп?

– Филипп Коррела. Разумеется, все знали Пьера, но Филипп – лучше всех. Как я уже сказал, мне не приходилось встречать Пьера где-нибудь еще, кроме как здесь, в ресторане. Нам его будет недоставать, мистер Вульф. Хороший был человек. Трудно поверить… Прямо в вашем доме! – Феликс взглянул на часы. – Прошу меня извинить… Сейчас пришлю Филиппа.