я,

Теперь же поздно, поздно!.. В нем вся жизнь моя!

  Люблю его!.. И разлюбить нет силы!..

14 июня.

День угасал. Одна с моей печалью

Скользила я над бездною морской…

Сияло небо яркой синевой

Его лазурь с морской сливалась далью,

И в созерцанье долгом и немом

Тонул мой взор в пространстве голубом…

Не правда ли, какою странной властью

Манит всегда неведомая даль

В чудесный край, к таинственному счастью? –

В душе моей рассеялась печаль,

И стихла боль отчаянья и горя

Под вечный шум немолкнущего моря.

  На запад златой

  Я чайкой морской

Беспечно отдавшись теченью,

  Несусь по волнам

  К чужим берегам,

К свободе, любви, наслажденью!

  Забыта печаль,

  В безбрежную даль

Смотрю я, полна упованья, –

  Там блещет в лучах,

  Скользит в облаках

Пурпурного солнца сиянье!

  Я к счастью туда

  Умчусь навсегда

От скорби, тоски и мученья,

  Иль в бездне морской

  Найду мой покой

Желанный покой и забвенье!

Лилася песнь все шире, все сильней…

Аккорды волн смежалися, ей вторя,

В одну гармонию; но не слыхало море,

  Не поняло мольбы моей

И повинуясь воле Провиденья,

Мне не дало ни счастья, ни забвенья…

23 июня.

(Вечер на Ивана Купалу)

С утра поля покрыл туман свинцовый,

Окрестности неясны и бледны,

И море приняло оттенок новый –

Опаловой прозрачной глубины.

Сегодня в ночь волшебную гаданья,

Со дна его волнующихся вод

Завьется в блеске лунного сиянья

Утопленниц воздушный хоровод.

И если б я решилась в мир подводный

Уйти навек от горестей земных –

Теперь счастливой, гордой и свободной

Влилась бы в круг сестер моих. –

Венок купальский в море брошен мною, –

Я грустным взором следую за ним…

Он, зеленея темною листвою,

Мне изумрудом кажется живым…

Как бешено кружит его теченье!

Вот, разрезая белую волну,

Он показался, скрывшись на мгновенье…

Вновь вынырнул и… канул в глубину.

23 июля.

  Блистающий средь сумрака ночного –

  Горел огнями Петергоф.

Громадная толпа гудела бестолково

  И вырвавшись из мраморных оков,

  Взметая вверх клубы алмазной пыли,

  Струи фонтанов пламенные били.

  Роскошные гирлянды фонарей

  Повиснули причудливо и ярко

  На темной зелени ветвей,

Как пестрые цветы диковинного парка –

  Сверкая в глубине аллей,

И в зеркале прудов, обманывая взоры,

  Сливалися в волшебные узоры.

  Я шла, безвольно руки опустив,

  Под гнетом грусти бесконечной,

  В душе моей все рос тоски прилив,

  Среди толпы довольной и беспечной.

Бенгальского огня зелено-красный свет,

Веселый говор, смех и громкий треск ракет,

  Все то, что прежде было мне так мило,

  Теперь меня терзало и томило.

  Вдруг прогремел оркестра первый взрыв

  И странной болью в сердце отозвался.

  Еще аккорд… Но, в воздухе застыв,

  Он замер вмиг, – и тихий вальс раздался…

Я музыку люблю, как солнце, как цветы;

Она ласкает слух и, душу услаждая,

  Уносит в даль крылатые мечты…

  Но в этот миг напеву струн внимая,

  Я плакала… Веселья каждый звук

Во мне рождал так много новых мук, –

И под мотив, исполненный печали,

В груди слова унылые звучали.

  О, верь мне, страданье мое бесконечно,

  Все сердце изныло безумной тоской!..

  Люблю, – и любить тебя буду я вечно,

  В тебе мое счастье, и жизнь, и покой.

  Душа моя рвется к тебе!.. Я готова

  Поверить любви обольстительным снам;

  За миг упоенья, за призрак былого

  Я лучшие годы с восторгом отдам!

  О, верь мне, молчанье твое бессердечно,

  Ты видишь, – я плачу, я мучусь, любя! –

  Люблю – и любить тебя буду я вечно,

  Я жить и дышать не могу без тебя…

Кончался фейерверк, но вальс не умолкал

  И повторялся хором в отдаленье…

  А предо мной невольно восставал

  Души моей заветный идеал,

  Неотразимое виденье.

  И в обаянье резкой красоты,

  Мне виделись знакомые черты.

  Мне чудился любимый образ стройный,

  Улыбка дерзкая прекрасного лица

  И этот взгляд, и бархатный, и знойный,

  Суливший мне блаженство без конца!

29 июля.

Барон фон Л. просил руки моей.

Он некрасив, не очень молод тоже,

(Я на семнадцать лет его моложе),

Но, кажется, любить меня сильней,

Чем любит он, никто не в состоянье.

Мне нравится почтительность его,

Глубокое, слепое обожанье;

Он от меня не просит ничего

И все дает. – Лишь счастья одного

Не в силах дать… О, если б можно было

Прошедшее от сердца оторвать, –

Я ожила бы вновь, и вновь бы полюбила…

  Но не сотрут ни время, ни могила

  Неизгладимую печать…

Как грустно было мне, когда он ждал ответа,

В лицо мое смотрел и говорил, любя:

«Доверься мне. Я увезу тебя

В Италию, страну тепла и света;

Там, вдалеке от холода и вьюг,

Рассеется мучительный недуг

Твоей тоски необъяснимой,

Там проведу я много чудных дней

  С тобой, возлюбленной моей,

  Моей женой боготворимой…

Ты любишь красоту; мы посетим

Венецию, Неаполь, вечный Рим

Где гением бессмертного искусства,

В созданья дивные слилися мысль и чувство…

Лишь захоти, и все тебе я дам:

Богатство, роскошь, блеск и поклоненье,

Моей любви восторги и мученья,

  Все принесу к твоим ногам!»

И вот невеста я… Как странно это слово

Звучит в ушах моих… Как дико и смешно

Мне кажется… Но что ж, – теперь мне все равно…

  Мне