– Да, но тебя вижу впервые. Ты, что же, следил за мной? – сердито спросила Араминта, раздосадованная тем, что незнакомец нарушил ее уединение.

– Нет, зачем бы мне это понадобилось? – мужчина вплотную приблизился к склепу и теперь стоял в проеме усыпальницы, точно черный силуэт, преграждая Минте путь к выходу.

Ей сделалось не по себе, хотя девушка старалась не выказывать своей тревоги. – Странное место для столь юной особы, – продолжал он. – А я пришел, чтобы всего лишь принести цветы.

– Кому? – спросила Араминта.

– Очевидно, той, с которой ты только что вслух разговаривала, – печально ответил незнакомец.

В голове Минты словно что-то вспыхнуло. Это был он, тот самый возлюбленный Гларии! Гладиатор и комедиант, которого она, Араминта, уже видела однажды.

– Эльбер? – тем не менее, уточнила она, чувствуя, как праведное негодование охватывает ее, обволакивая густой темной волной. – Если это ты, то где же ты был прежде, так долго? Ты опоздал на шесть зим, – она указала на могильную плиту, жестко и сурово глядя в лицо мужчины. – Почему ты позволил ей умереть? Все уверены, что Гларию забрала Черная Смерть, но я не сомневаюсь, что она просто не вынесла жизни без тебя!

– Кто ты такая, чтобы судить, – возмутился тот, – кто тебе дал право меня обвинять и говорить о том, чего не знаешь? Я приходил за ней! Но Глария сама велела мне убираться, и я… она предпочла мне Ишума!

– Никогда, – сказала Минта, – ни на день, ни на минуту Глария не переставала любить только тебя, как же ты можешь оставаться таким слепым? Но ее слово было больше, чем любовь. А ты так ничего и не понял. Я же была с нею рядом все время, пока она жила в доме моего отца, все видела, слышала, понимала и не забуду до последнего часа.

– Ты дочь Ишума?

– Да, я его дочь, и Глария, пусть совсем ненадолго, заменила мне мать, которой у меня никогда не было. Она слишком много значила и значит для меня до сих пор.

Теперь Эльбер молчал, потрясенный услышанным и не находя слов для возражений и расспросов.

– Если я виновен, то лишь в том, что по-настоящему обручен только со своим ремеслом, – наконец хрипло и покаянно произнес он. – В том, что не умею оценить одинокую человеческую любовь и поставить ее дороже и выше восторженного рева толпы на трибунах, приветствующей меня как победителя. Но я сполна заплатил за все, что совершил… наверное, сполна. Поверь, я любил Гларию как мог, как умел, и если бы в моей власти было вернуть ее к жизни, до конца своих дней на коленях вымаливал бы у нее прощение. Ты не откажешь мне в просьбе рассказать все, что помнишь о ней?

Сердце Араминты дрогнуло от сострадания. Этот человек был искренен, он не играл и не лгал, и у него был собственный долгий и тяжкий опыт душевной боли – Минта не могла этого не ощутить. Отбросив сомнения, она подошла к Эльберу и коснулась его руки.

– Конечно, гладиатор. Я ничего не скрою от тебя.

– Тогда не позволишь ли ты мне немного побыть здесь одному с нею? Это не будет долго, – заверил он. – Подожди там, снаружи, всего несколько минут.

Араминта терпеливо ждала, пока он покинет усыпальницу, ждала, сидя прямо на траве и обхватив руками колени. И когда Эльбер появился в темном проеме, невольно вскрикнула: рядом с ним стояла Глария, словно этому человеку каким-то чудом удалось воскресить ее!

Глаза Минты широко распахнулись, а дыхание прервалось. Видение длилось от силы несколько мгновений, однако было поразительно ярким и отчетливым. Араминте мучительно захотелось окликнуть свою прекрасную потерянную подругу, но горло сжалось от волнения, и она не смогла ничего произнести, лишь, вскочив, протянула к призраку руки… чтобы тут же убедиться, что перед нею был только бесплотный фантом. Вместо Гларии ее пальцы коснулись Эльбера.

Девушка продолжала пребывать в полнейшем потрясении и плохо понимала, что делает. Единственное, что она знала сейчас – это то, что стоящий перед ней человек скорбит столь же сильно, как и она, что он сам как бы часть души Гларии, ведь именно ему та отдала себя без остатка. И Минта обняла его, впервые в жизни по своей воле, без принуждения, сцепила руки на шее мужчины, и спрятала лицо у него на груди.

Эльбер, пораженный ее внезапным порывом, обнял Араминту в ответ. В его жесте не было ни плотского влечения к ее юному горячему телу, ни тем паче любви, которой попросту неоткуда было бы взяться по отношению к почти незнакомому человеку, даже имени которого он не знал, а одно только желание разделить с кем-то свое горькое прозрение и глубокую печаль.

Они провели вместе три или четыре часа, и все это время Минта подробно рассказывала Эльберу то, что помнила о Гларии. Несколько раз на глаза его наворачивались слезы, а когда Минта поведала о дне казни, о том, что стало с Гларией при виде мучений ее возлюбленного, Эльбер прервал ее речь.

– Я помню… я видел ее, знал, что она была там, стояла почти возле самого помоста и смотрела на меня, не отрываясь. Тогда я был уверен, что ее заставили придти… Но я и представить себе не мог того, о чем ты говоришь, Араминта!

– И я бы не могла, если бы сама не была свидетелем, согласилась девушка. – И вряд ли отозвала бы собак, когда ты ворвался в наш дом той ночью. Я сделала это ради Гларии. Собаки всегда мне подчинялись, так что тебе тогда повезло.

– А я не знал, отчего они тогда вдруг остановились вместо того, чтобы вцепиться мне в глотку. Благодарю тебя, – сказал Эльбер.

Теперь Араминта могла сколько угодно разглядывать его, это по-своему красивое, выразительное, умное лицо, в чертах которого сочетались мужество и обаяние. Несмотря на присущую ей замкнутость, а может быть, даже, напротив, благодаря таковой, воображение Минты было развито очень сильно, и оно легко дорисовывало то, чего девушка видеть не могла, заставляя ее испытывать незнакомые волнующие ощущения, каковые она старалась скрыть.

Эльбер ей нравился, его присутствие рядом заставляло кровь быстрее бежать по жилам. Интересно, его тело под одеждой выглядит таким же сильным, упругим и мускулистым, каким кажется сейчас?..

– Ты знаешь, как убивает Черная Смерть? – спросила девушка. – Некоторых она обезображивает до неузнаваемости, человек словно сгорает изнутри и обугливается. Иные же, но куда реже, испустив последний вздох, выглядят, словно мирно спящие, их черты она отчего-то щадит – так было и с Гларией. Трудно было поверить, что она действительно мертва, но лекарь подтвердил это, не оставив никакой надежды. Она не дышала, ее сердце перестало биться, и она стала такой холодной… – Минта судорожно всхлипнула. – Мне, конечно, было запрещено приближаться к ее телу, но я все-таки это сделала. Я даже поцеловала ее. Я не могла смириться с мыслью, что вижу ее в последний раз.

– Ты могла заразиться, – покачал головой Эльбер, – даже дышать одним воздухом с заболевшими Черной Смертью опасно.

– Знаю, и тогда знала, но я не боялась, и, как видишь, осталась жива, – сказала Минта. – Может быть, меня вдохновил пример лекаря, который бесстрашно подходил к Гларии и прикасался к ней; я подумала, что это будет несправедливо, если чужой человек воздаст ей последнюю дань, а я не сделаю даже такой малости. Он закрыл ей глаза… этот странный маленький человек с желтой кожей и лисьими глазами, такими черными, что невозможно различить зрачки.