Надо заметить, что новгородский посадник – отнюдь не самовластный наместник; должность его требовала особого политического искусства соблюдения интересов великокняжеской власти в Киеве и интересов новгородцев. Интересы эти были очень часто взаимоисключающими, и посаднику стоило больших усилий находить взаимоприемлемые компромиссы. Понятно, что в условиях фактического «отъезда» Святослава и расчленения Древнерусского государства Добрыня был более всего озабочен соблюдением новгородских интересов, от чего зависела и его будущность. Вряд ли он мог «навязать» свободолюбивому Новгороду князя в лице своего племянника, статус которого в клане Рюриковичей на то время был ничтожно мал. Новгороду был, очевидно, нужен князь. Во-первых, как привычный символ государственности. Во-вторых, как фигура, связывающая словен ильменских со всей остальной к югу расстилающейся Русью; новгородцы любили при всяком случае кичиться своей «особливостью», но, вместе с тем, интересы их лежали уже в пространствах огромной Руси. В конце концов, даже торговать с Византией приходилось, проходя сквозь племена, плотно обступавшие «путь из варяг в греки». Текст летописи: «В то время пришли новгородцы, прося себе князя…» (т. е. пришли, когда в остальных уделах князья были поставлены), – позволяет полагать, что новгородцы относительно князя колебались и пришли самыми последними. Добрыня в такой ситуации мог, исходя из обстоятельств, корректировать ход событий. Для него вокняжение в Новгороде Владимира было благом – князем оказывался самый близкий ему по крови человек. Святослав же, скорее всего, «дал» новгородцам Владимира, не без тайного злорадства унизить гордый Новгород, так как в клане Рюриковичей Владимир занимал последнее место как «робичич», т. е. «сын рабыни». Новгородцы же были довольны именно таким князем, поскольку статус его не позволял бы ему возгордиться и претендовать на выход из вечевой новгородской воли. Итак, в 970 году Владимир отправился с дядей и с новгородскими послами на север, в Новгород; отец же его, Святослав Игоревич, тогда же отправится с дружиной на юг, откуда ему уже не суждено было вернуться.

Сколько же было лет на тот момент Владимиру? Очевидно, что он был старше, чем его отец на момент гибели Игоря Рюриковича. В «Повести временных лет» дважды упоминается, что Святослав был ребенком, и это подчеркивается также тем, что брошенное им во время сражения с древлянами копье (поскольку именно князь, каковым по смерти Игоря, становился Святослав, должен был начинать битву) «пролетело между ушей коня и упало коню под ноги». Ничего подобного о Владимире не говорится и, следовательно, был он не ребенком, а юношей, т. е. было ему не десять лет (обычно именно так определяется возраст Святослава на 945-й год), а что-то около пятнадцати лет. Такое заключение относит нас к 955 году, как примерному году рождения Владимира Святославича. Отметим здесь же два существенных обстоятельства. Первое: невидное место в великокняжеской семье Владимира объясняется не тем, что он был самым младшим по возрасту из Святославичей (а он, по-видимому, был среди них как раз одним из самых старших), но именно тем, что юридический статус его оставался неопределенным. Второе: в выяснении происхождения Владимира и первых лет его жизни многое можно получить из биографии его дяди Добрыни.

Нестор счел за лучшее вовсе не упоминать ни год, ни место, ни обстоятельства появления Владимира Святославича на свет. Молчание летописца всегда красноречиво. Его «Повесть» не столько летопись, сколько эпическое сказание о Древнерусском государстве, именно о государстве и именно под властью «Небесной дружины» Рюриковичей, которым Сам Господь вручил судьбу Руси. Нестор, человек не без таинственности в биографии, весьма близкий великокняжескому дому и с юности допущенный к его тайнам, владевший всей полнотой информации как на уровне текстов, так и на уровне преданий, – тщательно отбирал и компоновал факты, порой вольно обрабатывая их, смещая, как бы сталкивая для более красноречивой драматургии. Очень многое было им проигнорировано для окончательного своего текста, который лишь внешне соответствует жанру летописи, но на самом деле является первой официальной историей Руси, т. е. не бесстрастной констатацией событий, а их осмысленным прочтением. Его изложение истории величественно, художественно обобщено и завершено, концептуально идеализировано и, в конечном счете, иконично. Владимир Святославич в сочинении Нестора, как и все прочие герои «Повести временных лет», является как бы ниоткуда, чтобы сразу действовать. О прошлом, т. е. о происхождении, о детстве, можно только догадываться по как бы случайным намекам. Только из иных источников, летописей XVI века[11], которые, конечно, использовали источники нам ныне неизвестные, утраченные за давностью времени, нам известно то, что Нестор счел лишним для иконной истории Киевской Руси и Дома Рюриковичей. В Никоновской летописи читаем: «… и было рождение Владимира в Будутине, туда в гневе отослала Малку (т. е. Малушу) Ольга». То, что рождение равноапостольного крестителя Руси случилось не в Киеве, это само по себе вряд ли могло для Нестора быть смутительным. Для него куда более важным обстоятельством был гнев Ольги. И то, что гнев этот связан именно с самим фактом рождения Владимира Святославича. Ведь он, Владимир, окажется подлинным продолжателем дела своей великой бабки, тоже равноапостольной! Дело не только даже в том, что правительница Руси не обнаружила интуиции, но и, по-человечески, поступила весьма жестоко, как настоящий тиран-самодур, причем буквально перед поездкой в Константинополь и, следовательно, перед крещением. Год 955-й в летописи начинается так: «Отправилась Ольга в Греческую землю и пришла к Царьграду…». Путешествие княгини долгое, опасное и изматывающее, учитывая ее возраст, имело значение историческое и судьбоносное: оно окончательно определяло «провизантийский» и, следовательно, православный вектор развития Руси. Симптоматично, что Владимир Святославич появился на свет именно в это время.

Место рождения Владимира Святославича оспаривают ныне разные земли. Это и село Будник под Псковом, и село Будатин под Гомелем. Нет сомнения, что по фонетическому сходству можно найти на просторах Восточной Европы еще десятки возможных мест рождения Владимира Святого. Наиболее вероятно, по нашему мнению, все же село Будятино на Волыни, где впоследствии будет находиться обширная и богатая вотчина воеводы Добрыни Низинича, дяди Владимира Святославича.

Нестор не говорит о том, когда родился св. Владимир, зато замечает о его происхождении следующее: матерью будущего крестителя Руси была некая Малуша, дочь Малка Любечанина и сестра Добрыни. Эта Малуша Малковна была отнюдь не простой девушкой, а состояла какое-то время доверенным лицом и ключницей самой княгини Ольги, иначе говоря, управляющей делами дома и всего хозяйства правительницы Руси. Нет сомнения, что осведомленность ее в самом широком спектре дел, от чисто бытовых и семейных до сфер высокой политики, была исчерпывающей. Ей было ведомо