Крыльцо не освещалось, так что Спенсера вряд ли могли увидеть с улицы.

В темноте ему пришлось обшарить рукой чуть ли не всю дверь, прежде чем он обнаружил кнопку звонка. Он нажал ее и услышал, как в глубине дома раздался тихий мелодичный звон.

Он подождал. Свет не зажигался.

Он почувствовал, как по шее поползли мурашки. У него было ощущение, что за ним наблюдают.

Справа и слева от крыльца были окна. Насколько он мог судить, между плотно задвинутыми шторами не было щелей, сквозь которые кто-либо мог на него смотреть.

Он оглянулся. Желтый свет уличных фонарей превращал дождевые потоки в сверкающие струи жидкого золота. У обочины в тени деревьев стоял фургон, лишь передняя его часть освещалась фонарем. Неподалеку стояли «Хонда» устаревшей модели и еще более старый «Понтиак». На улице не было ни души. Ни одного движущегося автомобиля. Тишину нарушал только монотонный шум дождя.

Он еще раз позвонил.

По шее снова побежали мурашки. Он даже провел рукой под воротником, надеясь, что туда попал паук и щекочет его мокрую кожу. Но никакого паука там не было.

Он опять вышел на улицу, и тут ему показалось, что позади фургона что-то зашевелилось. Он с минуту вглядывался во тьму, но больше ничего не заметил, кроме отвесно падающих золотистых потоков дождя, как будто они и вправду были струями драгоценного металла.

Он понимал, почему так нервничает. Он был здесь чужим. Он чувствовал, что не имеет права здесь находиться, и это действовало ему на нервы.

Опять повернувшись к двери, он вынул из кармана брюк бумажник и вытащил свою кредитную карточку.

Хотя он и не желал себе в этом признаваться, он был бы здорово разочарован, если бы в окнах Валери горел свет. Он действительно волновался из-за нее, но не предполагал, что она лежит раненая или даже мертвая в своем темном доме. Он не был психом: образ, возникший у него перед глазами — окровавленное лицо Валери, — он подсознательно вызывал сам, чтобы иметь предлог сюда приехать.

Его стремление узнать о Валери как можно больше походило на юношеское увлечение. В данный момент он не мог рассуждать здраво.

Он испугался. Однако не стал оборачиваться.

Он просунул карточку в щель между дверью и косяком и попытался поднять щеколду. Он предполагал, что на двери может оказаться и засов, поскольку Санта-Моника был не менее криминогенным, чем все остальные города в предместье Лос-Анджелеса, но надеялся, что ему повезет.

Ему повезло даже больше, чем он рассчитывал. Входная дверь была не заперта. Даже защелка не была отпущена. Когда он повернул ручку, дверь отворилась.

В полном изумлении и все сильнее чувствуя свою вину, он опять бросил взгляд назад. Индийские лавры. Большой фургон для перевозки мебели. Машины. И дождь, дождь, дождь.

Он вошел. Закрыл дверь и остановился, прислонившись к ней спиной, дрожа всем телом и чувствуя, как с мокрой одежды стекает вода на ковер.

Сначала комната, куда он попал, показалась ему абсолютно темной. Однако, когда его глаза привыкли к темноте, он смог различить занавешенное окно, потом второе и третье — они выделялись темно-серыми прямоугольниками в кромешной тьме.

И хотя в этом мраке могли таиться толпы людей, он почувствовал, что находится в доме один. Дом казался не просто пустым, а нежилым, брошенным.

Спенсер вытащил из кармана фонарик. Он постарался прикрыть левой рукой свет, чтобы тот не был заметен извне.

Луч высветил пустую гостиную, где не было никакой мебели. На полу — ковер цвета кофе с молоком. На окнах легкие занавески бежевого цвета без всякого рисунка. На потолке светильник с двумя лампочками, который, очевидно, включался одним из трех выключателей, расположенных у входной двери. Он не стал их трогать.

В своих хлюпающих кроссовках он прошел в другой конец гостиной, где под аркой был вход в небольшую и такую же пустую столовую.

Спенсер подумал было о мебельном фургоне на другой стороне улицы, но решил, что вещи Валери не могут там находиться. Вряд ли она выехала отсюда утром этого дня, после того как он оставил свой наблюдательный пост около ее дома и отправился спать. У него, скорее, было чувство, что она вообще сюда не въезжала. На ковре никаких следов от мебели. На нем явно давно не стояло никаких столов, торшеров, тумбочек или шкафов. Если Валери и жила в этом доме те два месяца, что работала в «Красной двери», то, по всей вероятности, никак не меблировала его и не собиралась жить здесь долгое время.

Справа от столовой небольшой проход вел в маленькую кухоньку, в которой стояли сосновые столики с верхом из красного пластика. Он сделал несколько шагов, оставляя мокрые следы на выложенном серыми плитками полу.

Сбоку от двойной мойки осталась стопка посуды — глубокая тарелка, хлебница, мелкая тарелка, блюдечко и чашка, — все было чисто вымыто. Рядом стоял также и стакан, около которого лежали вилка, нож и ложка — тоже совершенно чистые.

Спенсер повернул фонарик вправо, чуть прикрывая пальцами стекло, чтобы сделать луч менее ярким. Он дотронулся пальцами до края стакана. Хотя Валери и вымыла его, все же ее губы касались этого края.

Он никогда не целовал ее. А может быть, теперь никогда и не поцелует.

Эта мысль смутила его, он почувствовал себя идиотом и еще раз напомнил себе, что в его одержимости есть что-то ненормальное. Он не имел права находиться здесь. Он вторгся без каких-либо оснований не только в ее дом, но и в ее личную жизнь. До этого момента он был честным человеком и всегда уважал закон. Однако, проникнув в этот дом, он пересек какую-то черту, перешел границу порядочности, а то, что утратил, вернуть было невозможно.

И все равно он не ушел оттуда.

Открыв ящички кухонных столов, он не обнаружил в них ничего, кроме консервного ножа. Там не было тарелок, никакой посуды, если не считать той, что стояла на краю мойки.

Большинство полок в небольшой кладовке были пусты. Весь запас продовольствия состоял из трех банок с персиками, двух — с ананасовым компотом, коробочки с небольшими синими пакетиками заменителя сахара, двух коробок с готовыми завтраками и банки растворимого кофе.

Холодильник был практически пуст, но морозилка забита готовыми и довольно дорогими блюдами.

Холодильник стоял рядом с дверью, стекло которой закрывала желтая занавеска. Он сдвинул ее в сторону и увидел, что дверь выходит на боковое крыльцо, за которым виднелся мокрый дворик.

Он оставил занавеску. Внешний мир его не интересовал, ему было интересно лишь то, что было связано с жизнью Валери, местом, где она дышала, ела, спала.

Хлюпая кроссовками по плиткам кухни, он прошел к двери. Перед ним качались тени и скрывались в углах, когда он проходил мимо них, но тут же вновь возвращались на прежнее место.

Его била дрожь. В доме было холодно и промозгло, почти так же, как и снаружи. Очевидно, отопление было весь день выключено, и это свидетельствовало о том, что Валери ушла из дома уже давно.