сексом с Кентой, пока есть возможность», но это я не поняла до конца. Наверное, я слишком глупая…

— Вот же… а я то затеял это все, как раз чтобы донести именно это… наверное придется повторить… — сокрушаюсь я.

— Не вздумай! — предупреждает меня она, не разрывая объятий и все еще крепко прижимая меня к себе: — никаких повторить! Мне достаточно…

— Ну… если ты так считаешь, то кто я такой…

— Ты еще хуже Зрячего — утверждает она, вжимая свое лицо мне в плечо: — еще хуже. Я знаю, что ты меня обманул, что все подстроил, что я испытала худшие два часа в своей жизни и все благодаря тебе! Но… почему-то я не могу на тебя сердится.

— Это все гормоны, дорогая. Сперва ты поверила, что умираешь… а потом — оказалось, что ты жива. Выброс гормонов, нейромедиаторов и черт знает чего еще — кратковременная эйфория, а тут я рядом, знакомое лицо. Подсознание крепок связывает пережитое со мной… мне просто достаточно оказаться рядом, когда ты открыла глаза… — отвечаю я.

— И зачем ты все это мне говоришь? — спрашивает она, наконец немного отстранившись: — ты бы мог и промолчать… ты сам развенчиваешь свою сказку.

— Ну нет. Мне чужих заслуг не надо, это раз. А во-вторых — чтобы показать тебе, как это действует. Даже если ты знаешь, как именно это действует и что тебя обманывают — ты ничего не можешь с собой поделать. Вот ты — знаешь, что ситуация была создана искусственно, что никакого землетрясения не было — но ты все равно испытываешь то, что испытываешь. Ты не можешь убрать гормоны из своей крови. К сожалению, это работает именно так, независимо от нашего холодного, рационального мышления… и вынужден тебя разочаровать, такого мышления у человека нет вовсе.

— Ты хочешь сказать… что я зря так обижалась на маму все это время? — задумывается Натсуми: — что у нее, по сути, не было выбора?

— Вот чему не устаю поражаться — так это твоему уровню интеллекта. Ты невероятно умна и очень быстро заглядываешь в самые глубины… — качаю я головой: — правда это же является и недостатком… впрочем об этом позже. А сейчас я беззастенчиво использую остатки гормонов в твоей крови, чтобы закрепить твое отношение к нам… и оставить приятное послевкусие… ах, да, а еще — отпраздновать. Ничто так не бодрит, как близость смерти, нэ?

— Что? Праздник? — спрашивает она, но я уже встал и сделал шаг назад. Дверь в комнату открывается и где-то далеко, фоном — звучит музыка. Нет, не фанфары — спокойная музыка, флейта Просветленного, именно этот звук должно быть и слышал Гаутама, сидя под деревом в долине Бодхи… в открытую дверь входит Томоко, она несет торт со свечами, за ней — Наоми, Шизука, Мико, Бьянка и Рыжик, Сора-тян со своим неизменным боккеном, Косум и конечно Мидори.

— Натсуми-тян! — громко говорит Томоко, держа торт перед собой: — я всегда восхищалась тобой! Ты всегда была чем-то недосягаемым… а я хотела уметь так разговаривать с людьми, как ты, хотела быть хоть чуточку похожей на тебя! Правда я думала, что ты — холодная стерва, прости меня, Натсуми-тян. Но сегодня я поняла, что ты — такая же как мы все. И что тебе тоже нужны друзья. Спасибо тебе за это знание! И … поздравляю с началом новой жизни! — она оглядывается по сторонам и делает шаг назад. Вперед выступает Наоми, наша староста, она в обычном летнем платье, в руках она держит разноцветный цилиндр хлопушки, на голове у нее — картонный разрисованный конус с надписью «С днем рождения!».

— Натсуми-сан — говорит она: — мы с тобой в чем-то похожи. Ты, как и я — следуешь правилам, ты, как и я — бунтуешь против них. Я… уже знала, что ты — не такая как все. Я жила свою жизнь рядом с тобой, параллельно. Спасибо Кенте, благодаря ему наши судьбы переплелись, и я благодарна ему и тебе за это. Сегодня, в день твоего нового рождения — я хочу пожелать тебе прожить эту жизнь ярко и запоминающе! И чтобы никто и ничто тебя не сдерживало! И … чтобы твоя судьба и твоя жизнь — все так же были переплетены с нашими. С моими. — она тоже делает шаг назад. Оглядывается. Вперед выходит Шизука.

— Ты… ничего — говорит она: — смотри у меня… — и она делает шаг назад, уходя за спины и растворяясь в воздухе.

— Это было сильно — комментирует Натсуми, но вперед уже выходит Бьянка.

— Я вообще не понимаю, почему я выступаю после всех? — ворчит она: — ну и что, что одноклассники? Я вот понимаю тебя, На-тян, лучше всех них. Я даже дала тебе поиграть со своими игрушками… хорошо, что ты не испортила мой puddin’ пока играла с ним… но на будущее — спрашивай разрешения, ладно? И … пожалуйста пойми, что мир — это куда как больше, чем «Общество Истины» или просто Япония, или даже вся планета. У тебя так много всего впереди… ты можешь устроить кавардак в мировом масштабе… а я тебе помогу. Ты мне нравишься, На-тян, ты напоминаешь мне меня в молодости, такая же беспринципность и такое же рвение в деле наведения беспорядка и хаоса. У тебя хорошие задатки и я … чего ты мне кулак показываешь, puddin’? Что значит «не поощряй ее»? Сам сказал — надо подбодрить, вот я и подбадриваю. Короче — ты теперь моя подружка, На-тян, а знаешь, что это значит? Это значит, что ты не избавишься от меня, даже если умрешь. И… я очень большая собственница… раз уж ты — моя, то жить ты будешь долго. А если в течение этой жизни будешь себя хорошо вести, то я буду давать тебе свои игрушки… поиграть… — Бьянка делает шаг назад и приваливается к стене, сложив руки на груди.

— Натсуми-тян! — выходит вперед Мидори: — извини меня, пожалуйста! Я не думала, что это будет… так травматично. Но это пошло тебе на пользу, у тебя были явные изменения в психике, и обычная психотерапия не помогла бы, ты слишком умна и цинична… нам потребовались бы годы… а я хочу, чтобы ты жила и наслаждалась силой и красотой своей Юности прямо сейчас! Я не знаю, есть ли у тебя эти годы, или нет, но я совершенно точно знаю, что терять их сейчас — преступление! Я и сама в юности совершила немало ошибок и наделала немало глупостей и