30 Эту нищету мы унаследовали от наших предков. Мне вспоминается подготовка к конфирмации, которой руководил мой отец. Катехизис навевал на меня невыразимую тоску. Однажды, перелистывая мою книжечку в надежде найти хоть что-то интересное, я наткнулся на параграфы о Святой Троице. Они заинтересовали меня, и я с нетерпением стал ждать, когда мы дойдем до этого раздела. Когда же долгожданный момент наступил, мой отец сказал: «Этот кусок мы пропустим, я тут сам ничего не понимаю». Так умерла моя последняя надежда. Хотя я восхитился честности моего отца, это не помешало мне с той поры смертельно скучать, слушая любые разговоры о религии.

31 Наш интеллект достиг немыслимых высот, но наша духовная обитель рассыпалась в прах. Мы убедились, что даже с помощью новейшего и самого большого телескопа, который сейчас строят в Америке, человек не откроет за дальними туманностями сказочный эмпирей; мы знаем, что наш взгляд обречен блуждать в мертвой пустоте межзвездных пространств. Не станет нам лучше и тогда, когда математическая физика откроет мир бесконечно малого. В результате мы вновь обращаемся к мудрости всех времен и народов, но обнаруживаем, что все самое ценное для нас уже давно было высказано на самом прекрасном языке. Подобно жадным детям, мы тянем руки к этим сокровищам и верим, что, если только нам удастся схватить их, они станут нашими. Но то, чем мы обладаем, уже утратило значимость; наши руки устают хватать, ибо сокровища всюду, насколько хватает глаз. Все эти богатства превращаются в воду; не один ученик чародея утонул в им самим вызванном потоке, если только сперва не поддался спасительному заблуждению, будто одна мудрость хороша, а другая плоха. Из такого рода учеников получаются внушающие ужас инвалиды, которые искренне верят в собственную пророческую миссию. Это обусловлено тем, что искусственное разделение истинной и ложной мудрости ведет к напряжению в психике, из которого рождаются одиночество и тоска аналогичные тем, что свойственны морфинистам, мечтающим найти сотоварищей по пороку.

32 Когда принадлежащее нам по праву наследство растрачено, дух, как говорит Гераклит, спускается со своих огненных высот. Обретя тяжесть, он превращается в воду, а его троном завладевает интеллект с его люциферовским самомнением. Patriа potestas над душой – законное право духа, но никак не земнорожденного интеллекта, являющегося мечом или молотом в руках человека, но не творцом духовного мира, отцом души. По этой причине Людвиг Клагес[22] и Макс Шелер[23] придерживались весьма умеренных взглядов в своих попытках реабилитировать дух – оба мыслителя принадлежат к той эпохе, когда дух пребывает уже не вверху, в виде огня, а внизу, в виде воды.

33 Таким образом, путь души, ищущей потерянного отца, – подобно Софии, ищущей Бездну, – ведет к воде, к темному зеркалу, лежащему на дне. Любой, кто избрал духовную бедность – подлинное наследие протестантизма, доведенного до своего логического завершения, – вступает на путь, ведущий к водам. Вода – не прием метафорической речи, но живой символ темной души. В качестве иллюстрации я приведу конкретный пример (и таких примеров множество).

34 Некоему протестантскому теологу часто снился один и тот же сон: он стоит на склоне горы, внизу лежит глубокая долина, а в ней темное озеро. Во сне он знает, что до этого момента что-то мешало ему спуститься к озеру. На этот раз он решает подойти к воде. Когда он приближается к берегу, становится темно и жутко. Неожиданно поднимается ветер и по воде бежит мелкая рябь. Его охватывает панический страх, и он просыпается.

35 Этот сон содержит природную символику. Сновидец нисходит к собственным глубинам, и путь ведет его к таинственной воде, где свершается чудо, подобное чуду у купальни Вифезда: с небес спускается ангел и прикасается к воде, наделяя ее целительной силой. В нашем сновидении это ветер (пневма), дующий туда, куда пожелает. Спуск к воде – необходимое условие, без которого чуда не произойдет. Однако дух, проскользнувший над темной водой, вызывает страх, как и все то, причину чего мы не знаем, ибо причина эта кроется не в нас. Дух указывает на невидимое присутствие, на божество, которому ни наши ожидания, ни волевые усилия не даровали жизни. Дух живет без посторонней помощи, и дрожь охватывает человека, который до сей поры думал, будто «дух» есть лишь то, во что он верил, что сам создал, о чем написано в книгах или о чем говорят другие люди. Когда же дух является самопроизвольно, его принимают за призрак, и примитивный страх овладевает наивным умом. Точно так же описывали мне ночного бога старейшины племени элгоньи в Кении, называя его «творцом страха». «Он приходит к тебе, – говорили они, – точно холодный порыв ветра, и ты дрожишь, или он насвистывает в высокой траве». Таков африканский Пан: он бродит среди тростника в полуденный час, играет на своей флейте и пугает пастухов.

36 В сновидении выше дуновение пневмы испугало другого пастыря, подошедшего во мраке ночи к поросшему тростником берегу, к водам, лежащим в долине его психики. Да, этот некогда огненный дух спустился в царство природы, к деревьям, скалам и бездне психики, подобно старцу из «Заратустры» Ницше, который, устав от человечества, удалился в лес, дабы вместе с медведями рычать во славу Творца.

37 Если мы хотим поднять клад – драгоценное наследие отцов, нам ничего не остается, как последовать путем вод, который всегда ведет вниз. В гностическом гимне душе[24] родители посылают сына искать жемчужину, которая выпала из короны короля. Она покоится на дне охраняемого драконом глубокого колодца в Египте – стране плотских наслаждений и пьянства, материальных и духовных благ. Юноша отправляется за жемчужиной, но, предавшись мирским утехам, забывает о своей задаче, о самом себе. Письмо отца напоминает ему, в чем состоит его долг. Он погружается в темные глубины колодца, находит жемчужину и в конце преподносит ее высшему божеству.

38 Этот приписываемый Бардесану гимн принадлежит эпохе, которая во многом схожа с нашей. Человечество искало и ждало; именно рыба – «levatus de profundo» (поднятая из глубин)[25] – стала символом спасителя, несущего исцеление.

39 Пока я писал эти строки, мне пришло письмо из Ванкувера, написанное незнакомым почерком. Мой адресант был озадачен своими сновидениями, в которых неизменно фигурировала вода: «Почти все время мне снится вода: либо я принимаю ванну, либо засорилась уборная и вода течет через край, либо лопается труба, либо мой дом сдвинулся к краю воды, либо я вижу, как кто-то из знакомых тонет, либо я сам стараюсь выбраться из воды, либо я лежу в ванне, и она вот-вот переполнится» и так далее.