Результатом этого было нечто совершенно неожиданное. Многие из темных доселе окон внезапно осветились, а из дома выбежали два лакея и бросились прямо на музыкантов. Один из них с силой ухватил Биндера за ухо, другой больно ударил фаготиста палкой по спине, крикнув:

– Вот тебе, бездельник!

Биндер даже присел от боли и не пытался оказать сопротивления. Но Вестмайер спокойно вооружился фаготом и разбил его о голову своего обидчика, сказав:

– Это тебе за «бездельника».

Лакеи кинулись в драку, но на стороне студентов был слишком большой численный перевес. В одно мгновение обидчики были повергнуты на землю и получили хорошую трепку. Затем студенты приступили к допросу, на основании чего по отношению к ним было проявлено такое грубое обхождение, и сконфуженные, избитые лакеи сознались, что нападение было произведено по приказанию дворецкого. Узнав это, студенты дали побежденным по легкому тумаку на дорогу и отпустили их с миром.

– Что же это за негодяй-дворецкий! – воскликнул Лахнер.

– Дело объясняется очень просто, если сказать, что этот дворецкий сам точит зубы на Неттхен, – ответил Гаусвальд. – Она уже жаловалась мне, что Ример не дает ей проходу.

– В таком случае прокричим ему троекратное pereat[7].

– Да, да, прокричим! – подхватили остальные, и это было сейчас же исполнено.

– Ну а теперь надо навострить лыжи отсюда, – сказал осторожный Траппель.

– Вот еще! – в один голос подхватили Гаусвальд и Лахнер. – Бежать от этого негодяя? Никогда!

– В таком случае сыграем еще что-нибудь.

– Хотите «Месяц плывет по ночным небесам»?

– «Друг твой проводит рукой по струнам»? Идет. Лахнер, начинай теперь ты.

Студенты с большим подъемом сыграли и эту вещицу.

Тогда в одном из окон второго этажа показалась одетая в белое женская фигура; она бросила что-то студентам и сейчас же скрылась. Брошенный предмет прокатился как раз мимо ног Лахнера, и последний успел подхватить его.

– Что это? – спросил Гаусвальд.

– Апельсин.

– Апельсин? Нечего сказать, знатное угощение для пятерых студентов. Славно нас здесь принимают.

– Тише, братец, постой… к апельсину приколота записка.

– Ура! Это, наверное, от Неттхен. Она благодарит нас за доставленное ей наслаждение. Ну-ка, Лахнер, прав я или нет?

– А черт разберет что-нибудь в такой темноте. Вот что, Вестмайер, положи-ка в свою трубку кусочек трута и раскури ее посильнее.

Вестмайер так и сделал, и при вспыхнувшем пламени Лахнер вслух прочел:

– «Бегите, бессовестные, или вы погибнете!»

– Однако! Это не особенно-то вежливо.

– Давай мне сюда апельсин, я брошу его обратно.

– Нет, нет, это ни к чему – можешь разбить окно, и неприятностей не оберешься!

– Но серенаду придется прервать?

– Ну разумеется. Почтим неприветливых обитателей этого дворца кошачьим концертом – и восвояси.

Студенты принялись мяукать изо всех сил. Вдруг Лахнер испуганно посмотрел в сторону главного входа и крикнул товарищам:

– Ребята, берите ноги в руки и бежим! Патруль идет!

– Но куда бежать-то?

– Туда же, откуда мы влезли сюда.

Студенты припустились изо всех сил к главной аллее, чтобы оттуда пробраться к удобному для перелезания через стену месту. Впереди всех бежал поджарый Траппель, сзади всех – Биндер, жалобно моливший, чтобы его не оставляли одного.

До аллеи добрались благополучно, но когда они выбежали на главную аллею, то солдаты заметили их, и поднялась отчаянная погоня с криками: «Держи их! Лови! Держи!»

Первым в руки патруля попал тяжелый на ходу Биндер. Определив по отчаянным воплям, что Биндера поймали, Траппель и Вестмайер решили бежать напрямки и постараться перелезть через стену в первом попавшемся месте. Но это удалось только Траппелю: он подставил вместо лестницы свою виолончель, легко взобрался по ней на стену и, не заботясь о судьбе товарищей, спрыгнул и убежал. Вестмайер хотел последовать его примеру, но виолончель не выдержала его веса и сломалась. Он упал на спину и сейчас же был схвачен подоспевшим патрулем.

Лахнер и Гаусвальд свернули в сторону и благополучно избежали опасности, кинувшись в чащу. Но, заметив, что солдаты ведут Биндера и Вестмайера, Гаусвальд сказал:

– Было бы очень нечестно, с моей стороны, бросить товарищей на произвол судьбы, раз уж по моей вине они попали в это неприятное положение. Я иду к ним.

– Что же, – ответил Лахнер, – в таком случае я присоединяюсь к тебе; проведем вместе эту ночь в кордегардии.

– Нам ничего не посмеют сделать, милый мой. Серенада не представляет собою какого-нибудь преступления, за которое станут карать. Я объясню все начальнику патруля, и нас не только отпустят с миром, но еще дадут хорошую взбучку лакеишкам, осмелившимся потревожить патруль без всякого повода.

– Ты рассуждаешь очень логично, милейший Теодор, – смеясь, ответил ему Лахнер, – но тем не менее твоя логика приведет нас в кордегардию, где мы принуждены будем провести ночь на нарах.

– Если ты боишься этого, так беги один.

– Ну вот еще!.. Разве я брошу товарища в беде?!

Оба студента вышли из-за деревьев и осторожно пошли за патрулем, который вполне удовлетворился доставшейся ему добычей и возвращался обратно к дому.

Навстречу им блеснули факелы. Два лакея освещали путь стройному мужчине среднего роста, одетому в голубую шинель и в фуражке с широким золотым галуном. Это был главный дворецкий Ример.

Ример внимательно всмотрелся в лица обоих арестованных и недовольно буркнул:

– Это спаржа без головки! Главного зачинщика вам не удалось поймать.

– А вот и зачинщик! – крикнул Гаусвальд, подходя к нему из боковой аллеи вместе со своим спутником. – Я должен поставить на вид начальнику патруля, задержавшего наших товарищей, что если здесь и следует кого-нибудь арестовать, то никак не нас, а дворецкого его сиятельства, только что употребившего непристойное сравнение со спаржей без головы. Этот дворецкий приказал своим лакеям напасть и избить нас, мирных и безобидных студентов.

Дворецкий скривил рот в ироническую улыбку и воскликнул:

– Однако! Довольно смело, с вашей стороны, добровольно отдаться мне в руки. Вы отважны, как ястреб. Но знаете, что в ястребе лучше всего? То, что его можно подстрелить.

– Это еще что за пошлая шутка? Эх вы, ливрейный шутник!

Дворецкий не ответил на этот выпад и обратился прямо к унтер-офицеру, командовавшему патрулем, и приказал увести арестованных. Студенты разразились негодующими протестами, но старый щетинистый унтер сразу оборвал их: