Она осмотрела меня с головы до ног так пристально, что я покраснел, и Жаклин отвела взгляд.

— Не столько, сколько хотел бы. Все успеть трудно.

— Думаете? — улыбнулась Жаклин.

— Тогда вы, наверное, будете моим учителем, — предположил Фабиан.

— Надеюсь.

— Ну, мало ли.

— Фабиан пойдет осенью в эту школу. В седьмой класс. Не могу поверить, что мой мальчик уже старшеклассник.

Ее глаза блеснули. В том, как они с сыном смотрели друг на друга, было что-то особенное, но я не мог понять, что именно.

— Ну, теперь нам действительно пора, — сказала Жаклин и открыла калитку.

— Хорошего дня! — ответил я.

— И спасибо за булочки! — добавила Бьянка, которая наконец отыскала упаковку пластыря.

— Пустяки! До свиданья! — Жаклин помахала рукой из-за забора.

— Кажутся вполне приятными, — прокомментировала Бьянка.

Я поцеловал ее в щеку:

— Да, более чем. Но я надеюсь, что мне не придется работать в классе у Фабиана. Учить соседа — не самый лучший расклад.

Бьянка рассмеялась:

— А я тебя предупреждала. В таких местах это обычное дело. Сохранять анонимность тебе отныне не удастся.

— Так, фасад мы сейчас трогать не будем! — заявил я.

— Конечно не будем. Мы просто побелим комнаты — три спальни и кухню.

Краска уже стояла во дворе.

— А пятнашек больше не будет? — спросил выбежавший из-за дома Вильям.

— Мы с папой идем красить стены в доме, — ответила Бьянка. — А вы пока сами немного поиграйте.

Я уже поднял ведро с краской, когда калитка за моей спиной снова открылась.

— Здравствуйте, здравствуйте!

Женщина лет семидесяти с любопытством глазела по сторонам.

— Я хотела сказать только: «Добро пожаловать на Горластую улицу!» — произнесла она и протянула руку. — Гун-Бритт, живу в доме напротив.

Пожав руку Бьянке, она заговорила, понизив голос:

— Я подумала, что вам стоит познакомиться с кем-то еще из нашего квартала. Тут не все такие, как эти. — Она сделала легкий кивок в сторону дома Жаклин и Фабиана и продолжила: — Но в целом здесь очень славно. Все помогают и заботятся друг о друге. Уверена, вам у нас понравится.

Я видел, что Бьянка с трудом сдерживается. Она такое не выносит. Проблемы с соседями, сказала она однажды, — это как рулетка: никогда не знаешь, что выпадет. Она никогда не любила выставлять напоказ свою жизнь и оберегала личное пространство. Одним из достоинств нового дома были как раз высокая изгородь из туи и калитка.

— У нас обо всех сложилось очень хорошее впечатление, — произнес я и улыбнулся немного шире, чем требовалось.

— Да-да, не буду вам мешать, — сказала Гун-Бритт. — Я понимаю, сколько всего вам нужно сделать.

Но уходить она при этом не торопилась. И только когда я снова взялся за ведро с краской, Гун-Бритт повернулась к калитке со словами:

— Ну что ж, пойду! Увидимся.

Едва дождавшись, пока она скрылась из вида, Бьянка подошла к калитке и потрогала задвижку:

— Может, повесим здесь замок, как думаешь?

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Холл в приемном покое станции скорой помощи пульсирует скрытым отчаянием. Ожидающие смотрят в пол. Беспокойное постукивание ногой, тихие всхлипывания в носовой платок, приступы кашля, переходящие в хриплые рыдания. Медсестра в белом халате открывает передо мной дверь:

— Вы муж Бьянки Андерсон?

— Да. Где она? Что с ней?

— Идите за мной, — велит медсестра; я иду за ней по коридору в маленькую комнату, где стоят два простых стула.

— Когда я смогу увидеть жену?

— С ней сейчас врачи. Они придут сюда и проинформируют вас обо всем, как только будет возможность.

Неизвестность пугает, ноги подкашиваются, по спине бегают мурашки. Что сейчас чувствует Бьянка? Должен быть какой-то способ помочь ей.

— Посидите пока, — предлагает медсестра. — Хотите пить?

У нее мягкий голос, но лица нет. Я вижу только белую фигуру, исчезающую в дверном проеме. Как привидение. Она быстро возвращается с чашкой теплой воды.

— Пожалуйста.

Я проливаю половину на пол — так сильно дрожат руки. Рот онемел, я не могу шевелить губами.

— Она поправится, — говорю я.

По-другому даже думать нельзя.

Медсестра вздыхает, и я впервые различаю ее глаза. Они блестят от волнения.

Час назад Бьянка была такой же бессмертной, как и все, кто меня окружает. Мысль о том, что ее может не стать, была так далека, что в нее едва верилось. Теперь все иначе. Одно мгновение — и все изменилось.

— Пожалуйста, кто-то должен рассказать мне, что происходит! — Я встаю и начинаю нетвердо ходить по комнате.

— Идите сюда, — говорит медсестра. — Вам лучше сесть.

Ей приходится поддерживать меня, у меня нет сил.

— Она поехала на велосипеде за фетой, — произношу я, снова сев на стул.

Медсестра удивлена.

— В такос не кладут фету, сколько раз я ей об этом говорил!

Я проклинаю себя.

Что с нами происходит?

— А мне нравится такос с фетой, — слышу я мягкий голос медсестры.

Растираю себе виски и пытаюсь улыбнуться.

Когда-то мне нравились маленькие причуды Бьянки. Фета в такосе, ночник, который должен гореть, когда мы спим, и выключаться, когда мы занимаемся любовью, ее страх перед птицами и то, что она всегда пакует в багажник пледы, фонарики, спасательные жилеты и лопату, если мы собираемся проехать больше трех миль. То, как она зажмуривается в туннелях и на высоких мостах. И это вечное постукивание пальцев по экрану мобильника. Дурная привычка гуглить всевозможные ответы еще до того, как сформулирован вопрос.

В какой момент все эти мелочи теряют очарование и начинают раздражать? Не надо было нам переезжать в Чёпинге.

Если посмотреть назад, то все эти ее нервные реакции кажутся пугающим предостережением. Она говорила, что нужно держать дистанцию с соседями и допускать только ту степень близости, которая ограничивается просьбой вынимать почту из ящика во время отпуска.

— Вы хотите с кем-нибудь связаться? — спросила медсестра. — У вас с собой телефон?

Я достаю его из кармана.

Да, Сиенна, старшая сестра Бьянки. Нужно сообщить ей. Но как такое сказать? Ее сестре, которую я несколько лет не видел. Мы прекратили отношения и давно не выходили на связь.