Боже, а ведь ничегошеньки не болит. И сил у меня до самой крыши. Как же чудесно быть нормальной семнадцатилетней девушкой, а не старой немазаной телегой! Я подпрыгнула на мягкой перине, провалилась в неё и расхохоталась.

Послышался шум раскрывающихся ворот. Любопытство потянуло меня к окну.

Во двор на гнедом коне въехал всадник. Шляпа с перьями скрывала его лицо, но безо всяких сомнений я назвала бы того дворянином, ведь шпагу на боку, камзол и перекинутый через одну руку плащ простолюдин или купец не надел бы. Одежды незнакомца были тёмными, с мятыми кружевами на рукавах и воротнике. Интересно, кто это? Выставив грудь и подавшись вперёд, я оперлась локтями на подоконник, не думая, что меня могут увидеть.

Незнакомец спешился и, отдав поводья Себастьену, вдруг посмотрел вверх, прямо на меня. Я даже замерла – так он был красив! Волнистые тёмно-каштановые волосы ниспадали на широкие плечи, прямой нос, правильный овал молодого мужественного лица, небольшая чёрная бородка и усы над яркими, будто у мальчика губами. При виде меня трагизм в его тёмных глазах сменился таким изумлением, как если бы молодой человек увидел оранжевую ворону с розовым бантом на шее. Молодой человек встряхнул головой, будто прогоняя видение, и, сдвинув брови, всмотрелся в моё лицо. Я смутилась и спряталась в комнате.

Сердце моё застучало. Отчего он был так хмур и печален? Кто здесь жил до меня? Я плюхнулась на кровать и сложила руки на коленях. Нет, меня это не касается. Я только полечусь и, возможно, даже останусь здесь работать. Буду записывать рецепты и принимать с доктором больных. Вот и всё. Какое мне дело до гостей хозяина и до их взглядов? Совершенно никакого! И не интересно ни чуточки… И…

Я достала из кружки поникший букетик, прошлась от одной стены к другой. Куда б его выкинуть? Швырнуть в окно, он имеет все шансы приземлиться в перья на шляпе мрачного красавца. Я хмыкнула. То-то удивится!

Я отложила увядшие фиалки и переплела косу. Скажу вам, это было дело не одной минуты, у меня очень длинные волосы, и коса, если туго не затягивать, выходит толще моей руки. Кстати, коса была ещё одним поводом для гордости в монастыре – таких волос, каштановых, блестящих и густых, не было ни у одной из девочек.

Если в чём-то Господь и был добр ко мне, так это в том, что наградил подобной внешностью. Аббатиса даже сказала однажды после заутрени, что с Абели Мадлен можно иконы писать, если не Деву Марию, то ангела или херувима уж наверняка. Златокудрая выскочка Люсиль де Монтрей, которая точно считала себя ангелом во плоти, тогда надула губы и целый день со мной не разговаривала. Я же посмеивалась и думала, что титул при желании купить можно, а вот лицо, характер и волосы – не получится.

* * *

Во дворе стихли голоса. Я не удержалась и опять выглянула туда, теперь пытаясь оставаться невидимой. Но, кроме долговязого Себастьена с собакой, смотреть было не на кого.

А, между прочим, если воспользоваться моей лестницей, кажется, я попаду прямо на кухню. Не век же мне сидеть в этой комнате. Мсьё Годфруа позволил здесь столоваться. Того красивого шевалье я наверняка и не увижу, он ведь пришёл к лекарю, хотя…

В отражении окна я ещё раз поправила причёску, складки на юбке, потёрла щёки пальцами, чтоб разрозовелись, и, пытаясь не бежать, принялась спускаться по винтовой лестнице. Как я и догадалась, та привела на цокольный этаж, причём чудесным образом обвела вокруг второго, и странного холода я не почувствовала. Я сделала пару шагов по коридору и решила, что кухня должна быть за этой широкой дверью. Но я ошиблась. Помещение, в которое я попала, напоминало скорее госпиталь для бедняков. На одной из четырёх кроватей спала тучная женщина под несвежей простыней.

Я уставилась на жутковатые приспособления на белой материи, накинутой поверх некрашеного стола, и другие, видно недавно использованные, в лохани с покрасневшей водой. На каменном полу еще не засохли бордовые пятна. Это кровь? Брр, здесь комната пыток?

Кто-то зашёл позади меня. Я вздрогнула.

– Крови не боишься? – с вызовом спросила Женевьева и потянулась за тряпкой в углу.

– Нет. Что с ней? – кивнула я не спящую. – Умирает?

– Вот ещё, – сердито крякнула Женевьева, подтирая пол, – завтра домой пойдёт. Потащила, дурёха, бочку с лягушками на рыночную площадь, да в обморок грохнулась. Будто не знала, что на сносях. Кровотечение началось, насилу остановили.

– А ребёночек?

– Что ребёночек? Раньше надо было думать. Мсьё Годфруа всё что мог сделал. Отлежится и домой пойдёт.

Женевьева выжала кровавую юшку в лохань.

– Идите, мадемуазель, ещё успеете насмотреться.

Я почувствовала, что меня вот-вот стошнит. В коридоре я увидела как спасение выход во двор. Где-то кто-то кричал и ссорился, но мне было всё равно. Здесь в саду пышно цвела сирень, фыркала лошадь незнакомца, которую поглаживал по холке Себастьен. Он подмигнул мне. Я выдохнула и направилась к нему – может, хоть с привратником удастся поболтать, как с человеком.

Едва я приблизилась к Себастьену, с парадного крыльца выбежал тот самый незнакомец. На бегу он нахлобучил шляпу и, обернувшись к дому, кому-то погрозил кулаком. Лицо шевалье было искажено яростью. Наши глаза встретились. От неловкости я попыталась робко улыбнуться. Увы, он даже в гневе был красив. Чересчур.

Взглянув на меня снова, он презрительно сощурился и громко крикнул в сторону крыльца:

– Чёртов извращенец! Ещё запах одной не выветрился, а он уже поселил у себя новую шлюху!

Я потеряла дар речи от возмущения:

– Да… Да… как вы… смеете…

Шевалье злобно зыркнул на меня и, выхватив из рук Себастьена поводья, вспрыгнул в седло. В считаные секунды молодой человек пришпорил коня и выехал в поспешно распахнутую Себастьеном створку ворот. Я посмотрела на крыльцо – там стоял мсьё Годфруа с холодной усмешкой на лице.

– Глупый щенок, – негромко, будто бы и не мне, сказал лекарь. – Наслушался бредней и повизгивает.

Слёзы предательски защипали в глазах, и я стиснула зубы, чтобы не разреветься у всех на виду. Обидно! Несправедливо! Ладно услышать оскорбления от злобного плешивого лавочника, но от дворянина, едва увидевшего меня! За что? Неужели я, правда, похожа на?.. О, нет, Святая Клотильда! Убежать бы, спрятаться от всех, как мышь, куда-нибудь в подпол. Но я заставила себя сделать реверанс мсьё и с высоко поднятой головой пошла к двери возле кухни.

Мсьё Годфруа нагнал меня.

– Вы хорошо держитесь, Абели.

– Благодарю.

– В работе это вам пригодится, пациенты бывают весьма взбалмошными, особенно богатые.

«И зачем он пошёл за мной? А вдруг здесь и, правда, нечисто? Будет рассказывать, что не такой? Я же в его власти…» – зароились тревожные мысли в моей голове, слёзы высохли сами собой, и стало страшно. На ночь запрусь обязательно, и стулом дверь подопру… Или сундуком.