Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А впрочем, любовь безусловна. Мне приснилось, мам, как он с командой того самого бара получает награду, его блестящие глаза, улыбку счастливую, аккуратные пальцы, собранные в некрепкий кулак, поднятый в радости… Плевала я на эгоистические желания и мысли — они приходят из какой-то страшной черноты. «…все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится»
декабрь, 2022
Ищет, мам, бьется. Словно бабочка о стенки банки. Или стенки желудка, как подсказывает мне Т9.
октябрь, 2010
Наш любимый Сэйлор. Белый кот с человеческой душой и большими слезящимися глазами, знающий что-то такое важное от мира, о чем мы не догадывались, но всегда искали. Белый кот-мудрец, верный друг и страдающее сердце — когда он ушел, навсегда испарилась какая-то важная часть моей жизни, на которую я уже никогда не посмотрю теми же глазами. Мне было стыдно за то, что такие глубокие чувства я испытываю, потеряв кота… Но в конце концов я осознала, что моя потеря — моя, и никто не сможет воспринять ее так же.
Но даже он однажды стал камнем раздора между нами. Ему не повезло, бедняге — год от года с ним случалось что-то нехорошее: то вынужденная кастрация, то полет из окна шестого этажа, то водянка, то соседская такса набросилась… Виновницей последнего стала я — оставила дверь приоткрытой, а он выбежал из квартиры в тот самый момент, когда выводили гулять эту городскую сумасшедшую. Спокойный, самодостаточный и медлительный, Сэйлор не успел скрыться от ее больных зубов (да и, наверное, не заподозрил опасности). Как итог — раны, которые так и не заживут до конца.
Я даже не помню твоих слов ко мне. Слов о жестокости, безответственности, равнодушии, неумении в заботу и элементарном выполнении самых банальных просьб. Помню лишь твои прищуренные глаза, взгляд, полный разочарования, осуждения и ненависти — тот самый, от которого становишься размером с никчемную икринку, сама себя не выносишь, не хочешь быть собой, а лишь — выйти из себя прочь, лишь бы не стошнило.
Ты не разговаривала со мной почти неделю. Не скажу, мам, что это наказание, из всех тобой придуманных мне было самым жестоким, но в тот момент, когда мы встретились с тобой лицом к лицу на аллее вашего института и ты, увидев меня и посмотрев на меня (выразительно), отвернулась, пошла дальше, едва заметно вздернув подбородок… Я запомнила его навсегда. Пронзил, именно что. Как очень острым ножом вдоль всего тела. И щипит, щипит…
Я ждала того дня, когда ты решишь, что твоя дочь в воспитательных целях наказана достаточно, и, кажется, даже смутно помню что-то из того дня. Ну, ощущения. Когда ты заговорила со мной мирно и с веселой ноткой — ты простила?!.. Мама… Прости меня! Я не хотела ему боли. Я так счастлива снова говорить с тобой.
Почему, мам, я не помню злости и раздражения на тебя? На себя лишь. Не думаю, что я была такой уж безобидной овечкой, которая со смирением (внутренним, внешнее не обсуждалось) принимала твою… критику? Твое отношение? Почему-то эти детерминации не ложатся. Я точно знаю, что ты не так относилась и относишься ко мне. Так может, просто-например, твои слова? Что значат слова! Что они выражают? О чем говорят на самом деле? И в чем им вторит взгляд?
Я не верю, что все это может быть равно твоему отношению, иначе этот знак «равно», вероятно, дорого обходится тебе сейчас, моя дорогая мама.
декабрь, 2022
Не умею в смол-ток. Есть впечатление, что русские вообще лишены такого скилла…
Всё трагедия да боль, да поиск смысла, поиск искренности, такого же слома до надрыва в глазах собеседника. «Понимаешь, брат…» и давай о войне, о родителях, о вдохновении, о деле жизни, о жене, о детях, о водке — а он тебе такой «Yeah, it’s okay, don’t worry»
Дурацкий английский: даже слово «искренность» на нем звучит как-то максимально коряво — «синсересити». Чего блин. А уж честность — honest — ну двое-трое из пяти прочитают правильно, а не «хонест».
Факин щит. Чувак, мне казалось, ты глубоко глядишь. Хорошо, что ты не знаешь иностранцев, мама. Тебе бы они не понравились.
ноябрь, 2021
Писать ему — это без чувства, по привычке больше. По привычке представлять, как он обнимает, сгребая всю, целует в шею, как пахнет, как смотрит сквозь стекла. Или снимает стекла, чтобы смотреть чище.
Привычка. В этом нет уже нет истинности. Но привычка сильнее всего, сама знаешь.
Писать одному, улыбаться другому. Другого любить больше жизни, бороться со всеми злыми богами за то, чтобы побыть еще день-неделю рядом. Я зову его не эскапировать, не сбегать всюду отовсюду, бросить болеть, а сама спряталась в непробиваемую броню — как страшна она, мама, как прозрачна в те моменты, когда я все вижу.
ноябрь, 2007
Ты вернулась! Привет! Ну как, всех там сделала, моя красавица мама?
Ты ездила в Москву на конкурс патриотической песни. Твой голос, вообще-то, богами для нее и был создан: сильный, громкий, глубокий, проникающий под кожу, который словно тонкий нож отделяет от тела душу и швыряет ее в шелка, как утомленную страстью женщину. Твой голос — это не звук, не слова, не тембр. Твой голос — это чувство, разбитая в осколки жизнь амазонки. Твой голос не нежный и когда ты пытаешься его сделать таким, нещадно фальшивишь. Твой голос больше — он как ветер в горах. Как безудержный бора-бора.
Поэтому я была уверена, что ты взяла золото. А ты, улыбаясь и посмеиваясь, разбрызгивая искорки из глаз, шла мне навстречу. Миниатюрная, но спортивно сложенная, сексуальная и все же хрупкая — с огромной на контрасте гитарой за спиной.
— Первое место?
— Первое! С конца!
А потом смотрели на видике твое выступление. Все та же огромная гитара на острых сильных коленях, затянутых черным нейлоном, под ней — узкая полоска юбки в хаки, растрепавшиеся под пилоткой волосы в легкую рыжину, с которой ты вечно