Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Немного помятые и с тяжелой головой, спешим заработать на хлеб наш насущный, смутно припоминая вчерашнее застолье, которое закончилось под утром то ли в веселом караоке баре, то ли в сладострастном стрип клубе, то ли в клубах азарта за карточным столом.
И мы уже не помним, как стояли посреди улицы, махали руками и пытались остановить такси, хотя живем в соседнем дворе, и как более трезвые приятели нас запихивали в тачку, говоря при этом, «командир ты уж довези его до дома! Ну, там чтоб все норм было», и «командир» везет, и за щедрые чаевые любезно дотаскивает нас до квартиры.
Но наши мысли не об этом…
И тем более наши мысли не о себе как о душе, а думаем мы о земном, о том, где взять денег, на шубу подружке, себе на новую машину или ломаем голову, куда слетать на дни длинных новогодних каникул, и чтоб и на этот раз, после случайного секса по пьяни, нас снова обошли стороной венерические темы.
Вот и меня. Увлекла, закружила эта простая, но мне родная и понятная, мирская жизнь.
Прошли годы. И вот мне через год исполниться тридцать и в последнее время я стал свидетелем нескольких смертей. Были это друг, знакомая и еще другие, иногда вовсе чужие мне люди. И я, волею судеб, был близок к ним в дни их ухода из этого мира.
И меня эти смерти необыкновенно взволновали. Хотя я видел много смертей на войне, но здесь прям торкнуло, шаркнуло по сердцу.
Я помню, как в моем детстве, при смерти кого либо, ставилась крышка гроба у подъезда, потом шла церемония по улице с оркестром и похоронным маршем и плачущими по найму людьми. И все в округе знали, что колокол звонит и по ним. Так как в гробах несли и стариков, и молодых, и даже детей.
Но сейчас все по-другому. Благодаря расторопным ритуальным службам, мы почти не видим смерть. И уже не слышим похоронного набата. И нам кажется, что мы будем вечно молоды и темы смерти не для нас.
Мы настолько сосредоточены на себе, что не замечаем, как мимо нас на огромной скорости проносится наша же жизнь.
И вот, она, старуха Смерть, «здрасте – до свидания».
Блеснет в свете луны лезвие ее косы – вжик и мы уже видим себя на столе патологоанатома. И мы в смятении, раздражительности и недоумении.
Смерть не входит в наши планы, но она всегда планирует нас. Такое вселенское правило – все, кто родился, обязательно умрут. И мы с самого своего рождения, находимся в её, Смерти, списках и календарях.
Но говорят, что у Смерти есть свои обязанности, которыми она не может пренебречь, она, как и мы, узница Времени, и в страхе перед Ним обязана собирать и собирать свою жатву. Хочет того она или нет. Да, все мы, живые существа, похоже, живем здесь, как в тюрьме. Правда и условия зоны бывают разные, есть камеры с удобствами, а есть и без оных. Но всё равно, такое впечатление, что это все какая-то темница. Ну да ладно.
Так вот, из жизни уходили эти люди, и я был близок к ним в их этой кончине. Я увидел нечто или может даже мне это нечто показали специально. Я увидел, что те, которые жили свою жизнь нагло бесцеремонно жестко и эгоистично умирали в ужасе, воняя страхом и болью зло и отчаянно цепляясь за жизнь. А те, кто служил людям или Богу, умирали совсем по-другому. С просветленными лицами, улыбкой на лице и от них исходил аромат свежести, умиротворения и видения своего светлого будущего.
Тогда почему-то я странно осознал, что нет разницы между верующим и неверующим. Все следуют некому единому сверхразумному плану. И все верят в Бога. Все. Без исключения. Но у каждого, свое принятие Бога. У каждого в его сердце живет свой, и только свой Бог, свое личное понимание Его. Видим мы Его или наоборот, делаем вид что Его не замечаем. Но все – верим. И всегда будут нас проверять, я думаю даже не проверять, а замерять у каждого, его личный уровень любви. Точнее – уровень веры, надежды и любви.
И вся жизнь наша жизнь, это цепочка экзаменов и смерть как самый главный экзамен в жизни.
Может, мы рождаемся, только для того, чтобы просто достойно умереть? И возможно некоторые не верующие могут быть ближе к Богу, чем верующие?
По крайней мере, эти мои умозаключения, прекрасно оправдывали меня перед своей совестью, которая мне напоминала о том, что и я когда-то встал на свой духовный путь, а потом с легкостью от него отказался и даже почти всё забыл. И когда уколы в мое сердце бывают сильны, то я говорю совести – «Все следует Его путями, которые неисповедимы, и я тоже следую Его дорогами, которые рано или поздно, но приведут меня туда, откуда начинаются все пути для всех странников. И когда настанет мое время, я обязательно стану праведником или, может, даже святым и всего себя посвящу только Ему!» И совесть моя на время замолкает. Наверное, ей нравятся эти мои умозаключения. Поэтому, чтобы слышать это часто, моя совесть в последнее время все чаще и чаще колет мое сердце подобными терзаниями.
Вот такие эзотерические метаморфозы я стал подмечать в последнее время.
Ну, это если у меня не стали вдруг проявляться мои старые боевые друзья – какие-нибудь заболевания психики, которые успешно искажают мои восприятие реальности. И теперь, возможно, всякие там синдромы Фреголи или Капгра, мои постоянные спутники.
Хотя теорий мировых заговоров и вселенских двойниковых подмен я за собой не наблюдаю. Но мей би (всё может быть).
Так или иначе, эти реализации меня зацепили. Я задумался. Ко мне пришла уверенность, что я умру в этом году, не дожив до своего тридцатого Дня Рождения, и мне надо срочно меняться. Ну, чтоб достойно встретить смерть с улыбкой на лице, а не отчаянной злобной гримасой. Не то что бы я решил ходить в церковь и расшибить себе лоб в поклонах, молясь и каясь, а решил изменить свое сердце. Моё жестокое, порочное, твердое как камень сердце.
И еще эти сны.
Ко мне стали приходить необычные сны.
Сны как наваждения.
Сны как видения.
Сны изменили меня.
Глава 4
Я уже сплю. Под пледом мне уютно, тепло и хорошо. Справа где-то далеко за окошечком