Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отучился на брокера. Успешно отработал все свои долги на рынке ценных бумаг. Долги отдал и ушел от этой работы. Не мое. Горю я там и чую, что сгорю быстро. Слишком много азарта и тяжелых энергий, денежных махинаций, на этих фондовых и финансовых рынках. Живешь день, а сгорает год твоей жизни. Много зарабатываешь, но и теряешь много. Зарабатываешь деньги, а теряешь судьбу.
И вот теперь я писатель. Прошу – любить меня и жаловать! Шучу.
Ну я понимаю, что я, пока, говно-писатель, который пишет говно-романы, но меня это кормит, поэтому это моё.
Если кого кормит быть палачом, то что тут скажешь?!
Это – его!!!
Кто-то говно-палач, а кто-то, говно-писатель.
У всего и каждого есть свое место в жизни.
И я уже смирился с тем, какой я писатель. И вообще – нет у меня авторитетов в этом мире, нет. Ну, почти нет. Я знаю кто здесь настоящий писатель. И настоящий палач. Может даже писатель и палач в одном флаконе. А все остальные, писатели и палачи, это так, фикция, фиглярство и так далее. Простите меня те, кого из писателей и палачей, я этой своей реализацией обидел, это я так, всё образно, и это просто мои мысли, которыми я не поделюсь ни с кем.
И вот я понимаю, что, не ахти какой я писатель, но я все-таки надеюсь, что явится ко мне, войдет в мою жизнь девушка, которая осветит мою серую никчемную жизнь, своей чистотой и любовью ко мне, и оплодотворит она меня ментально, и я начну в своем сознании вынашивать прекрасные идеи, и на их основе буду писать не менее прекрасные книги, а люди, читающие мои романы, почувствуют себя чуточку счастливее.
Так прекрасно, это людское счастье! Меня греет чужое счастье!
Своего-то счастья у меня нет. Так хоть порадоваться за других.
И стану я в литературе как Толстой или Достоевский.
Но, нет у меня музы, как нет и прекрасных романов, а есть всего лишь моя почти пошлая бульварная беллетристика.
Рефлексирую?! Возможно!
И вот на сегодня в личном я не дореализован, и от того чувствую в сердце своем, щемящее одиночество. Никого не хочу, не ищу и, даже, если появляются возможности или предложения от девчонок, то я отказываюсь. Все не то и не так.
Такой период целибата в моей жизни. Может поэтому и задыхаюсь. Тяжело мужской энергии без женской – нет стимула для развития.
Женщины дают нам, мужчинам, вдохновения, смыслы и вкусы жизни.
А мне, с моим жизненным подходом на сегодня, только что и остается, дальше быть ментально бесплодным, и жить в печали-тоске и писать свои говно-книги.
О… тоскливые говно книги!
А я ведь пишу о любви.
О любви, о которой мне ничего не ведомо.
Материалы для романа беру из своего дневника. Я вел дневник со старших классов. Вот как вошел в мою жизнь секс, так и стал всех своих подружек записывать.
И к двадцать девятому году у меня в жизни было 499 любовницы, подружки или случайных партнеров по сексу.
Хорошее число чтоб остановится.
499
Вот я и остановился. Год назад. Решил, как бы начать жизнь заново, с чистого лица. Отказался от сигарет, алкоголя, мяса и решил, что секс у меня будет только в браке. Пока держусь, но всё не просто. Пришла безвкусная жизнь, а моими подружками стали мои книги и книгам своим я не изменяю. У меня любовный роман с моими романами.
Пишу и сдаю тексты издателю. Мне немного платят, но на жизнь хватает. И я планирую. Допишу эту книгу. Издам. И займусь чем-нибудь другим. Так как, положа руку на сердце, я, в глубинах своего сознание, считаю свое писательство – ментальной мастурбацией.
Но пока пишу, на сегодня – я писатель, а роман не идет. Пишется очень трудно, и многое в нем, мне кажется, спорным, неуместным и явно слабым.
Да и мне самому не нравится мой новый роман.
Пишу про девушку и дерево. Ну и что?! Великие же писали, например, про старика и море. И всем нравится. И даже очень. А вот у меня в романе – дерево. Не море конечно. Просто дерево. До моря мне еще далеко. Но зато вместо старика у меня прекрасная девушка.
Но всё не клеится. Что-то я упускаю. Чего-то не догоняю. Я раздражен на себя и обижен.
И в этих сомнениях и некоем бессилии я понял. Я решил. Мне надо срочно вылететь в Нью-Йорк.
Я обожаю Нью-Йорк! Люблю этот город.
Люблю, а долго там находиться не могу.
Я больше года в нем не выдерживаю, но Нью-Йорк мне всегда давал эмоциональные и творческие силы, он всегда подпитывал меня необычными разворотами своей городской разнообразной и насыщенной жизни, яркой событийностью, которая нескончаемым чередом происходит со мной в этом мегаполисе.
А самое главное: в мою жизнь приходят новые потрясающие люди, которые сразу становятся мне или близкими друзьями, или страстными моими возлюбленными.
Жизнь моя как бы помещается в этот огромный котёл городской, нью-йоркской, уже во всю бурлящей жизни, и я надеюсь, что в этом-то вареве что-нибудь да сварится для моего нового романа.
Ну ладно… пока еще говно-романа.
Но может в этот-то раз я за хеменгуэю немного, и потянет от меня и моих творческих произведений – морем, старостью и рыбой!
Это я смеюсь над собой и над своей завистью к всемирно почитаемым литературным классикам.
Но мне стало не только смешно, но и грустно. Ибо последний раз я был в Нью-Йорке, когда улетал с похорон своего друга и очень известного в мире музыкального продюсера.
Что попусту грустить?!
Решил так решил. Вот чего мне не хватало, чтоб начать жизнь с чистого листа. Улетаю. Навсегда.
Паспорт и виза выправлены.
Денежки есть. Моя будущая книга зовет меня в дорогу.
Взял билеты, со всеми своими попрощался, и вылетел в Нью-Йорк.
Глава 5
Перелет был легкий, а не много сложностей досталось в самом аэропорту Нью-Йорка по нашему прилету. Рейс задержали с высадкой часа на два. Как потом выяснилось, с нами летел Сноуден-старший, отец известного в США беглеца и диссидента. Поэтому в самом аэропорту чувствовалось некая нервозность, которую создавали СМИ и сотрудники спецслужб.
Я прошел паспортный миграционный контроль, получил все