– Я не знаю, что с этим делать, – посетовала хозяйка. – Бакраны решат, что это Зло, и все начнется заново, а зарисовывать долго. Он слишком большой, и я не понимаю, откуда он взялся.

Матильда вгляделась, пытаясь припомнить стену, в которую летом ушли Алва с Валме. Фреска там была, но другая, к тому же испакостившая горы и небо фигура явно принадлежала не кагету.

– Мужчина, – начала с самого очевидного алатка. – Одет не по-кагетски и не по-горски, точнее не скажешь.

– Нога нарисована очень хорошо.

– Я бы сказала, слишком, – поморщилась Матильда: уходящая в никуда нога напоминала о Рыбке с ее презентами. – Лучше б голову нарисовали!

– Не могу вспомнить никого с такой осанкой. Писать по нему можно, краски ложатся… Видите птицу? Там было ухо, оно мне особенно не понравилось… Не само ухо, а то, что оно одно. У нас прежде был неприятный обычай, некоторые казароны его придерживаются до сих пор…

– Уши врагам рубили? Так и мы тоже.

– Не просто рубили – засаливали и хранили на льду, а это… Оно оказалось на облаке и было совсем как живое.

Птица – черный ворон – была не из лучших творений Этери, но какой спрос с художницы, обнаружившей на своей картине непонятное чучело? Принцесса поскребла ногтем сперва сапог, затем – козла. Козел соскребался, сапог – нет. Как подобный казус истолкует Премудрая, Матильда не представляла, но знамение выходило не из приятных. Этери думала так же.

– Если б только я нарисовала что-то другое, – вдохнула кагетка. – Скоро приедет тесть и с ним первая из Премудрых. Она везде видит Зло, которое по воле Бакры прогнал герцог Алва, а Зло всегда хочет вернуться… Этот черный выше гор и больше Бакры и регента, его обязательно истолкуют.

– Кстати, – буркнула Матильда, – ты опять ройю сняла! Надень, а то решат, что поганец из-за этого намалевался!

– Я не снимала, – запротестовала Этери, поднося руку к расписному шелковому платку. – Она там. Мне… шею надуло.

– Бывает, – кивнула Матильда, которой в прежние годы частенько «надувало» то шею, то грудь, то плечи. Кошки б подрали этих любовничков, отцелуют свое – и в окно, а ты замазывай да прикрывай! – Ну и глупы же мы с тобой! Повесь ковер, и вся недолга. По приказу Ворона повесь, и пусть он запретит к нему прикасаться всем, кроме тебя, а ты потихоньку этого болвана закрасишь.

– Закрашу, – вздохнула кагетка. – Я слышала о нерукотворных иконах, они тоже сами появляются, но ведь это не святой.

– Да уж! – Матильда вновь воззрилась на застящую горы фигуру. – Вообще-то это не он большой, а козел мелкий, но на святого – да, не тянет. Поза не благостная.

Коннер пред Алвой благоговел, но это было благоговение волкодава, подразумевающее прыжки и счастливый лай. Нет, тело генерал-адуана не скакало и не гавкало, зато душа… Рокэ это понимал и не забывал о пряниках, тоже духовных.

– Больше мне послать некого, – объяснил он варастийцу, и Марселю почудилось, что тот сейчас высунет язык и шумно задышит. – Здесь вас заменить все-таки можно.

– Это точно, Монсеньор, дураков не держим. Что делать-то?

– Лететь к Дьегаррону, а от него – в Эпинэ. В Тронко не заезжать, не заезжать вообще никуда. Дорога на ваш выбор, но через три недели чтобы были у Валмона; он в своих владениях сидит вряд ли, так что придется искать.

– Найдем.

– Начнете с того, что передадите письмо от сына, потом вручите мое и потребуете совместной прогулки. Когда убедитесь, что вокруг даже мухи не вьются, скажете, что я буду ждать его людей в Лаик где-то в десятый-пятнадцатый день Осенних Молний. Марсель, есть что добавить?

– Бакранский козий сыр, – бездумно сообщил язык виконта. – Если, конечно, он доедет.

– А чего б не доехать? – удивился Коннер. – Осень, авось не стухнет. Еще что?

– Все, – залихватски подмигнул отчаянно не желавший тащиться в Лаик Валме. – Вперед!

– Через часок двинем. Монсеньор, вы никак напрямки через Кольцо наладились?

– Да.

– А оно точно нужно?

Марсель считал, что нет, только Алва никогда не был горбат, вот дыра его и не исправила. Встревоженный Коннер удалился с песьим вздохом, а Марсель так ему и не объяснил, что посланец держит в руках их с Рокэ жизни.

– Я думал, ты больше доверяешь Савиньякам, – двинулся в обход Валме. – Они могут обидеться. Только начали воевать, и вдруг – ты.

Алву чувства братцев-маршалов не волновали, он с мечтательным видом глядел в окно, пейзаж и впрямь открывался прелестный.

– Ты, несомненно, стал лиричней, – заметил Марсель, – а вот мы от войн огрубели. Не будешь ли ты столь любезен, что оставишь прекрасное в покое?

– Буду. Хочешь стать Проэмперадором Сагранны?

– Нет!

– Отчего-то я так и подумал.

Виконт обреченно сунул за пояс три пальца, они влезли спокойно, но только они.

– Я больше не худею, так что всему есть предел. Лошадей загонять станешь?

– Нет.

– Меня ты тем более не загонишь, но Котика Бонифацию я не оставлю. Эпинэ Марианну оставил, а она взяла и умерла.

– Я оставил Моро, – прекращать созерцание гор Алва не собирался. – Войдите!

– Так что письмо, – доложил дежурный адуан. – От кардинальши. Вроде срочно.

Рокэ читал, а Валме чистил ногти и не хотел за Кольцо. Если б не дыра, они бы давно были в Ноймаринен. К Мельникову Лугу, конечно, не успели бы, но Рокэ всяко нашел бы, чем заняться. И Бруно бы разбили, и скакать через кишащие придурками графства бы не пришлось.

– Странный тон. – Алва бросил распечатанное послание на стол. – Матильда требует, чтобы я немедленно шел к Этери. Будь одна мамашей, а вторая – девицей, я бы решил, что меня начнут женить. Как честного человека.

– Я тебя провожу. Как бесчестного… Почему Лаик?

– Мы ее знаем, и сейчас там, по твоим собственным словам, должно быть тихо.

В последнем Марсель успел усомниться. Графиня Савиньяк написала папеньке полную ерунду! На самом деле Лаик кишела бесноватыми, а на подъездах к ней болтались орды мародеров. Это было не менее очевидно, чем намерения гнавшегося за лодкой бревна, только офицер для особых поручений состоит при особе, куда бы кошки эту особу ни заносили.

– Готти, – сказал Валме задремавшему волкодаву, – пошли не жениться. Нас ждут.

Алва приволок Валме, а Валме – пса. Мужчины, не желая вспоминать, что было ночью, ведут себя как последние трусы. Даже те, кто почитаются храбрецами. Можно подумать, кэналлийца позвали бы, не появись на стенке непонятная гадость!

– Спасибо, что нашли время, – прошипела алатка и, чтобы не протягивать руку, схватила с подноса грушу. – Боюсь, вы поняли меня неправильно.