– Видишь облако, похожее на собаку, бегущую за мячом? – спросила я в первом классе свою соседку по парте. Она долго вглядывалась, щурила глаза, морщила лоб.

– Выдумала! – отрезала скрипучим голосом.

Я снова посмотрела на небо. Синее полотно с белой испариной, пушистыми рисунками собак, кошек, гномов с круглыми крупными носами, смешных овечек… Почему она не видит? Я оглядываю украдкой девочку и вижу, что она милая конфетница с побитым сколотым краем. Всю жизнь будет сиротливо прятаться в буфете с засохшими леденцами, пока случайно не упадет, не разобьется, с неким облегчением, что вот выпала случайно, но теперь-то ее заметили. Одинокая, тонкая девочка, которая уже к тридцати шести годам будет считать себя старухой, мелочно завидуя подругам.

Мне было неловко, что все это я увидела в одну секунду и будто предопределила своими видениями дальнейшую судьбу милой соседки по парте. А она просто не разглядела собаку в облаке.

Пашу видела пару раз в университете. Он бежал на свои на лекции, я – на свои. Подмигнул мне, я отвернулась. Наивно было предполагать, что его совесть забьет в колокола и заорет на ухо: «Эй, ты! Посмотри, она же классная, ты что творишь?» Мы поженимся, родим девочку, потом мальчика.

– Привет! – это был Игорь. Он возвышался надо мной, казалось, метра на три, таких невероятно больших размеров был человек. Высокий, статный, атлет, густые черные волосы и карие глаза. Мне кажется, я ему нравилась. Часто замечала его взгляды, сиротливо бросаемые в мою сторону. Он всегда улыбался мне и спешил открыть двери в аудиторию, если пробегал мимо. Не будь я влюблена в Пашу, я бы обязательно удивилась такому вниманию, проанализировала бы его, чтобы понять: это все происходит на самом деле? У меня есть поклонник?

– Привет! – я улыбнулась «чеширским» замахом. Игорь заметил улыбку.

– У меня сегодня вечеринка, придешь?

– Обязательно! – я дотронулась до его руки, Игорь вздрогнул.

Это была слабая попытка убежать от наивной привязанности к Паше.

Двухкомнатная квартира была заполнена громкой музыкой и запахом пережаренного теста. Кто-то лохматый на кухне жарил блины, рядом полуголая девица с пирсингом в губе курила сигарету со вкусом шоколада. Черный кот сидел на табуретке и морщился. На полу коричневое липкое пятно от кофе. В большой комнате на подушках валялись пьяные парни и девушки. Игорь стоял у окна и всех фотографировал. Кругом разбросаны бутылки, салфетки, пустые пластиковые тарелки с остатками еды. Грязь, пыль – ненавижу замусоренные пространства.

– М-да, убойная вечеринка.

Я сунулась во вторую комнату, но там, на большой кровати, жарко целовалась какая-то парочка.

Я развернулась, чтобы исчезнуть, но Игорь поймал меня за руку.

– Согласен. Жуткий компот. Останься.

Я представила, что мне придется вернуться в свою квартиру, где меня ждал лишь старый диван. Стало грустно. Здесь – помойка, дома – черная дыра с одинокой плотной тишиной.

Игорь посадил меня на подоконник, вручил бокал из синего стекла с белым вином. Я питала слабость к синей посуде, особенно хрустальной. Было в ней что-то благородное. Синее стекло – холодное, словно иней, легкое и полупрозрачное. Я выросла, и синий стал для меня цветом спокойствия.

Один из парней взял гитару. Выключили музыку и забренчали струны. Играл он неплохо, но складывалось ощущение, что никто не знает, как себя развлечь. Было весело только тем, кто громко возился за стенкой. Игорь иногда смотрел на меня, и я чувствовала, что ему неловко.

После пятого бокала вечеринка стала мне нравиться. Песни пелись громче. Игорь утащил меня в освободившуюся комнату. Все плыло перед глазами. Я думала о Паше, о том, что молодость моя проходит не так, как я хочу. Пыльные прокуренные квартиры, глупые разговоры о поисках себя в ближайшие десять лет, фальшивые ноты в незатейливой мелодии – мне откровенно скучно. Только беда в том, что дома было так же скучно и одиноко. Игорь сказал, что я очень красивая и давно ему нравлюсь.

– Бархатные глаза у тебя, слышишь? – он провел пальцем у виска. Что за чушь, думала я.

Игорь попытался поцеловать меня, неловко клюнул в шею, обнял руками за талию. Ждал, что я отвечу, начну реагировать на его неумелые прикосновения.

Давай, давай, уговаривала я себя. Он, кажется, влюблен, он будет нежен и счастлив. Не отряхнется, как похотливый кот, не уйдет после секса на кухню хладнокровно пить кофе, напевая что-то под нос. Может, даже скажет, что я прекрасна, и станет целовать ладони. Но тело сопротивлялось. Не подавало сигналов, застыло, замерзло, подобно завалявшейся в глубине морозилки пельмешке.

Я вырвалась из его рук и выбежала на балкон. Вцепилась в перила и дышала. Игорь встал позади меня, сжал плечи. Я чувствовала его дыхание, и отчего-то стало так противно, гадко. Вроде вот человек, который пульсирует от меня, а я в мыслях о Паше. Никакого равновесия, меня треплет ветер, как простыню на веревке. Обдает прохладой, и внутри одни сквозняки. Игоря позвали. Кого-то стошнило прямо на диван. Я тихо сбежала в ночь. Последний троллейбус повез меня домой.

Надо завести кота, подумалось мне. Чтобы он встречал меня на пороге, тогда не так страшно возвращаться домой.

Мне было девять лет, когда впервые летом мама оставила меня одну. Точнее, она купила мне путевку в оздоровительный лагерь. Обещала, что мне обязательно понравится. Я оказалась в палате с тремя девочками. Просторная комната, пружинные кровати и старые тумбочки с падающими с петель дверцами. Трое вожатых на тридцать человек. Две замученные тетки и студент-практикант в очках, которого прозвали Черепахой. Девочки меня невзлюбили. Я помню, как вошла со старым чемоданом, как стала разбирать вещи, а они сидели тихо и только переглядывались.

– Анжелика, – представилась я.

Они засмеялись и выбежали. Я пыталась еще раз поговорить, но каждый раз они глупо хихикали и кривили лица. Почему я им не нравлюсь? Они замолкали, стоило мне оказаться в их обществе. Или сдвигались поближе друг к другу, склонив низко головы, что-то обсуждали, но так, чтобы я не слышала ни слова. Только едкий мерзкий смех. Ночью я плакала от обиды. Все в отряде общались группками, лишь я сидела в сторонке, потому что подружиться не получалось. Стала изгоем. Обычный ребенок, который не понимал, что сделать, чтобы понравиться. Когда мама приехала, я плакала на ее коленях, умоляла меня забрать. Но мама твердила, что не может, ведь у нее работа. Надо потерпеть еще две недели.

Две недели тянулись медленно. Я завтракала, бродила по лагерю одинокой вороной, спала после обеда, рисовала в альбоме вид из окна. Одна из вожатых, с виду грозная и толстая женщина, Марина Викторовна, пожалела меня и порой пускала к себе в комнату. Я сидела на стуле, пока она читала книгу. Иногда она рассказывала мне о своем сыне, какой он умница, что вот через полгода вернется из армии и женится на красивой девочке Наде. Она хочет внуков, хотя сама так молода. Мне нравилось ее слушать. Было тепло оттого, что она не бросила меня, как все эти дети. Я часто хотела спросить, почему со мной никто не дружит, но боялась признаться в своей грусти. Так страшно было произнести эти слова вслух, ощущение ничтожества самой себя пугало. Марина Викторовна понимала мои метания, часто гладила меня по голове, хвалила мои рисунки. За пять дней до окончания смены она пропала. Лица у вожатых были скорбные. Взрослые перешептывались на улицах, в столовой, но мы, дети, ничего не знали. Я спросила у Черепахи, где тетя Марина, но он испуганно дернул меня за руку.