Я посмотрел на его часы немереных каратов, перевёл взгляд на дорогие заморские боты, вспомнил о недавней поездке на родину Вильяма нашего Шекспира и подумал: ага, особенно вы, господин писатель, нищенствуете, просто нищебродствуете и работаете на голом энтузиазме.

Оставил эти мысли при себе, вслух же заметил:

— Должна, должна быть какая-то причина. Причём причина веская. Поверьте моему богатому в этих вопросах опыту: проклинать без веской причины никто никого не станет. И я объясню, почему. Потому что это слишком затратное и вредное для здоровья колдуна занятие. Одного — трудно, двоих — очень трудно, ну а сразу троих предать проклятию — тут можно запросто надорваться. И это, Семён Аркадьевич, не фигура речи. Так что, поверьте, обязательно должно быть нечто такое, ради чего неизвестный нам товарищ серьёзно потратился.

Выслушав меня внимательно, писатель какое-то время молчал и нервно теребил шляпу. Потом вдруг оживился.

— Знаете, господин частный сыщик, — перейдя на доверительный полушёпот, подался он к столу. — Я тут подумал, и вот что вам на этот счёт скажу. А ведь существуют могущественные силы, которым наш альманах, что та красная тряпка для разъярённого быка. Они-то как раз и могли всё это кровавое бесчинство организовать. С них станется.

Говорил он с таким жаром, с такой внутренней убеждённостью, что я невольно заинтересовался:

— Кого это вы, Семён Аркадьевич, имеете в виду?

— Кого? А тех, господин частный сыщик, кому подлинный талант глаза колит. Вот кого. Тех, кто из-за своих меркантильных интересов мечтает заткнуть рот бескорыстным творцам, способным тонко чувствуют трагедию нашего времени и слышать биение подлинной жизни. Тех, кто в погоне за лёгкими деньгами пытается…

Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить: сейчас начнёт придавать анафеме адептов массовой культуры. Слушать пустопорожнее бла-бла-бла мне не хотелось, и я прервал пафосное блеяние, задав прямой и чёткий вопрос:

— Простите, Семён Аркадьевич, что перебиваю, но вы можете назвать конкретные имена?

Он осёкся на полуслове, глянул на меня недобро и выговорил через губу:

— Имя им легион. — После чего насупился, словно ребёнок, которому не дали рассказать стишок для Деда Мороза, чем лишили новогоднего подарка, и поставил вопрос ребром: — Так вы берётесь за это дело?

Едва сдержав улыбку (надо же обидчивый какой), я уточнил:

— А чего вы от меня, Семён Аркадьевич, собственно, хотите? Чтобы я нашёл заказчика и наказал убийцу? Этого?

— Наказать — само собой, — старательно отводя взгляд, произнёс он. — Но, прежде всего, я хочу, чтобы вы сняли с нас проклятие. Я очень и очень переживаю за своих сотрудников. Очень я за них… Да и за себя, не буду скрывать, тоже переживаю. Жить-то хочется и планов громадьё.

В эту минуту он, наверное, впервые за всё время визита стал походить на человека, который на самом деле переживает крупные неприятности. Теперь его можно было и пожалеть.

— Планы — это хорошо, — сочувственно покивал я, — планы — это здорово.

— Конечно, здорово. А тут, признаться, даже текучкой заниматься невмоготу, поскольку терзают дурные предчувствия. Ужасное, знаете ли, состояние, всё из рук валится. Поэтому такая просьба — снимите проклятие. Снимите, ради всех святых.

— Вы думаете, мне это по силам?

— Михаил Петрович сказал, что да.

Я удивился и удивился изрядно:

— Он что, на самом деле так сказал?

— Ну да. Так и сказал.

— Вы его, наверное, не правильно поняли. Увы и ах, но я не могу отменить проклятие. Даже ради всех святых. Не в моих силах.

— Почему?

— Потому что отменить его может только тот, кто наложил. Не я это придумал, таково положение вещей.

— Как же так, — растерялся писатель. — Но Михаил Петрович, он же… Вот только вчера же… И теперь это как же… Точно не можете?

— Точно, — подтвердил я, выдержал садистскую паузу и сказал, будто рассуждая вслух: — Другое дело, что могу попытаться найти проклявшего вас колдуна, если таковой, конечно, существует, и… И, скажем так, убедить его, чтоб пошёл на попятную.

У писателя отлегло от сердца, он просветлел лицом.

— А-а! Такая вот, значит, схема?

— Да, вот такая вот.

— Ну, хорошо, такая так такая. Так вы берётесь?

Я подумал немного, кивнул:

— Да. — И показал ему три пальца: — При соблюдении с вашей стороны трёх обязательных условий.

Писатель вновь напрягся:

— Это каких же?

— Во-первых, — загнул я средний палец, — вы не задаёте лишних вопросов, вопросы буду задавать только я. Во-вторых, — загнул я безымянный, — что бы ни случилось в процессе расследования, все детали должны остаться в тайне. И, наконец, в третьих, у нас тут не Красный Крест, я не мать Тереза, поэтому вы оплатите работу согласно прейскуранту. Вот, собственно, и всё.

И я загнул мизинец.

Глядя на мой грозный кулак, господин Холобыстин заёрзал:

— А можно узнать расценки?

В этом непростом месте разговора с клиентом я всегда достаю верный кольт. Не ради дешёвых понтов, ради предания словам дополнительного веса. Дескать, смотрите, господин хороший, вот у меня боевое оружие, а это значит, что работа моя опасна. Опасная работа должна надлежащим образом оплачиваться. Либо так, либо никак.

На этот раз хромированный агрегат, способный пустить под откос летящий вдаль бронепоезд, уже лежал на столе, правда, в разобранном виде. Я быстро, перекрыв все мыслимые нормативы, собрал его, передёрнул затвор, заслал в паз обойму, поставил на предохранитель и, аккуратно положив на стол, сообщил напряжённо следящему за моими манипуляциями писателю:

— Я беру три тысячи в час плюс пятнадцать процентов от общей суммы контракта на накладные расходы. Рабочий мой день — в среднем десять часов. По вашему делу буду работать три дня. Больше — нет смысла.

Господин Холобыстин задумался, поскрёб гладко выбритый подбородок, после чего поинтересовался:

— А если раньше управитесь?

— Верну деньги.

— А как можно будет проверить?

— Правильный вопрос, — ухмыльнулся я. — Ответ: никак. Захочу обмануть, обману. Но я не захочу. Принимаете условия?

Писатель ответил не сразу, какое-то время молчал, мучительно перебирая варианты, но, в конце концов, решился:

— Принимаю.

Кто бы сомневался, самоуверенно подумал я. И стал ковать железо, пока горячо:

— Тогда считайте. И как в подобных делах принято: вечером деньги — утром стулья.

— Надо понимать, речь идёт о предоплате?

— Так точно. И лучше наличными.