Но я все равно поставил себе цель разыскать всех.

Мне бы не хотелось подробно рассказывать, как это было муторно. Поскольку меня постоянно отвлекал сосед, о котором речь впереди, а у мамы возникло понятное и естественное желание, чтобы хотя бы один из ее сыновей приехал домой на Рождество, на все прорицания, разъезды и расспросы у меня ушло полтора месяца без перерыва.

Я слетал в Амстердам разыскать голландца – его звали Корнелиус Пунт, – но самого его не нашел, а только узнал, что он получил какой-то там грант, который дал ему возможность повидать мир. И Пунт этой возможности не упустил. Я помчался в Авиньон, где его видели в последний раз, и обнаружил, что он собирался в Рим, в Афины, а оттуда в Иерусалим. За следующие четыре дня я едва умом не тронулся от общения с сотрудницами греческих и итальянских телефонных компаний, но потом вернулся домой и обнаружил факс, в котором один магид, побывавший в Израиле, сообщал мне, что Пунт улетел в Австралию. Я махнул рукой и решил подождать, когда он вернется.

Вскоре после этого мои американские информанты выследили ту женщину, что постарше, Тэнси-Энн Фиск. Я уже собрался лететь в Огайо, как все мои источники прислали срочные сообщения, что этого делать не стоит. Фиск уехала в какой-то особенный женский санаторий, куда мужчин вообще не допускают. Я справился в магидских хрониках, что это за санаторий, и несколько встревожился, обнаружив пометку «крайне сомнительная эзотерика». Впрочем, возможно, Тэнси-Энн обратилась туда безо всякой задней мысли – просто хотела отдохнуть. Оставалось только дожидаться, когда она вернется.

Разыскать англичанина Мервина Тарлесса было ничуть не легче. В конце концов оказалось, что он уехал в Японию с лекционным турне. Что же касается хорвата по фамилии Габрелисович, мне нет нужды напоминать, что там шла война. Мои источники в НАТО с сожалением сообщали, что он числится без вести пропавшим.

Тогда я с некоторым облегчением отправился на поиски девушки-англичанки. По крайней мере, мы с ней находились в одной и той же стране. Кроме того, она была моложе меня и, судя по списку Стэна, обладала самым ярким талантом, хотя никогда ничему не училась. В глубине души я надеялся, что именно ее и выберу. И даже позволял себе представлять ее в крайне притягательном виде – как девушку хорошенькую и умненькую, учить которую будет одно удовольствие. Так и видел, как излагаю ей все магидские законы. Мечтал, как она будет внимать каждому моему слову. Прямо предвкушал, как мы познакомимся.

Найти ее тоже оказалось непросто.

У нее была довольно затейливая семейная история. Оказалось, что адрес, который у меня был, – это адрес ее бристольской тетки, сестры отца. Мари, судя по всему, поехала в Бристоль учиться. На теткином пороге я очутился в проливной дождь, и мимо меня туда-сюда шныряли мокрые дети. Миг – и дети, вопя и размахивая кулаками, повалились в кучу за спиной у тетки. А она, перекрывая гвалт, прокричала мне, что бедняжка Мари поехала к матери в Лондон – странно, что я ничего не знаю. Родители-то у нее развелись. Печальная история. Я заорал, что мне необходим ее лондонский адрес. Тетка провизжала, что не помнит, но, если я обожду минутку, она спросит у невестки. Я простоял на крыльце под дождем еще минут пять, глядя поверх кучи детей, как тетка говорит по телефону в прихожей. Наконец она вернулась и прокричала мне неправильный адрес. Я его записал – он стал еще неправильнее из-за мокрой бумаги и шлепавшихся на чернила капель дождя – и назавтра поехал в Лондон. Назавтра тоже весь день лило как из ведра.

Адрес был на юге Лондона. Это я записал верно. Но когда я наконец добрался до места, оказалось, что лавка называется не «Хлев за кручей», как я записал, а «Хлеб насущный». Это был магазин экологически чистых продуктов. Перед застекленной витриной с несметным множеством разнообразных бобов (я даже не знал, что бывает столько сортов!) стояла продавщица – высокая, тоненькая, в белом комбинезоне. Из-под белой косынки на голове выбивались светлые девичьи кудряшки. Продавщица была до того миловидна и так молодо выглядела, что я на миг понадеялся, что это и есть Мари Мэллори. Но когда я подошел поближе, то обнаружил, что она гораздо старше – ей могло быть и за сорок. Наверное, это была мать Мари. В таком случае, судя по моим расплывшимся и закапанным записям, ее звали миссис Баттл; однако на вывеске над дверью значилось: «Владельцы Л. и М. Наттел». Я не стал рисковать: ошибаться в фамилиях – последнее дело. И ограничился тем, что вежливо спросил, где я могу найти Мари Мэллори.

Продавщица всмотрелась в меня, склонив голову набок, и взгляд у нее был до того оценивающий, что мне даже стало не по себе.

– От меня помощи не ждите, – сообщила она после долгого молчания.

– Быть может, вы поясните почему? – спросил я.

– Много о себе воображаете, – заявила она. – Пижонский выговор, начищенные туфли, дорогой плащ, прическа волосок к волоску – ох, теперь я прекрасно понимаю, почему вы так обошлись с бедной девочкой. Наверняка решили, что она недостаточно хороша для такого, как вы! А может, она вам рубашки плохо гладила?

Тут я, кажется, временно лишился дара речи. Молча стоял и чувствовал, как лицо заливает краска. Да, я и правда люблю элегантно одеваться, но тогда я поймал себя на желании возразить, что рубашки себе я глажу сам. Глупости какие-то. Я постарался взять себя в руки и сказал:

– Миссис… э-э… миссис Баттл… Наттел? Уверяю вас, я ничем и никогда не обидел вашу дочь.

– Тогда почему она так огорчена и говорит, что вы с ней плохо обошлись? – свирепо парировала она. – Мари врать не станет, не такая она. И с какой радости вы приползли ко мне? Поняли наконец, что упустили приличную девушку из наманикюренных рук, да?

– Миссис Баттл!.. – опешил я.

– Наттел, – поправила она. – Никогда не любила мужчин, которые носят шейные платки. Что плохого в простом честном галстуке? Знаете, если бы я вас увидела, когда она только начала с вами встречаться, я бы ее отговорила. Я бы сказала: шейные платки – это подозрительно. Как и макинтош с кучей пуговок и пряжечек. Одежда много говорит о человеке!

– Миссис Наттел!!! – чуть ли не заорал я. – Я не видел вашу дочь ни разу в жизни!

Она недоверчиво уставилась на меня:

– Тогда что вы тут забыли и зачем натоптали в моем магазине?

– Я пришел к вам, – терпеливо объяснил я, – поскольку разыскиваю вашу дочь Мари Мэллори в связи с… в связи с тем, что ей причитается наследство.

Наследство – не самое лучшее оправдание, но я так разнервничался, что забыл все более изящные предлоги, которые придумал по дороге в Бристоль.

Похоже, это произвело на миссис Наттел должное впечатление. Теперь настал ее черед краснеть. Нежно-розовая кожа окрасилась густо-багряным, она прижала обе руки ко рту:

– Ой! Так вы, значит, не этот ее Робби?

– Мадам, меня зовут Руперт Венейблз, – представился я, рассчитывая основательно смутить ее в отместку.

– Ой, – повторила она.

Я уже ждал, что сейчас она смягчится и позовет дочку из квартиры на втором этаже или еще откуда-нибудь. Как бы не так.