Гэн Ватанабе был приставлен к нему на проходившей в Греции конференции по мировой торговле. Как правило, господин Хосокава старался избегать всяких неожиданностей, столь часто сопутствующих работе местных переводчиков, однако его секретарь не сумел найти в Японии специалиста с греческим языком, который согласился бы немедленно отправиться в путь. Во время перелета в Афины господин Хосокава и словом не перемолвился с сопровождавшими его двумя старшими вице-президентами и тремя менеджерами по продажам. Вместо этого он слушал через наушники, как Мария Каллас поет греческие песни, философски рассудив, что даже если он ничего не сможет понять на конференции, то по крайней мере увидит родину своего кумира. Выстояв очередь у стойки паспортного контроля и получив багаж, господин Хосокава увидел в холле молодого человека, который держал плакат с аккуратно выведенным «Хосокава». Молодой человек оказался японцем, и он вздохнул с облегчением. Лучше иметь дело с соотечественником, который немного говорит по-гречески, чем с греком, немного говорящим по-японски. Для японца переводчик был слишком долговязым. У него были густые волосы, слишком длинные спереди, так что они падали на оправу маленьких круглых очков, даже когда он пытался откинуть их в сторону. К тому же он выглядел очень молодым. Очевидно, все дело было в волосах. Волосы показались господину Хосокаве признаком несерьезности. А может, впечатление несерьезности возникло оттого, что молодой человек встречал его в Афинах, а не в Токио. Господин Хосокава приблизился и совершил легкий приветственный поклон – едва заметное движение шеей и плечами. Поклон означал: «Ты меня нашел».

Молодой человек бросился вперед, согнулся пополам и взял из рук господина Хосокавы его портфель. Его поклон производил благоприятное впечатление, хотя, на взгляд двух вице-президентов и трех менеджеров по продажам, все же был недостаточно глубоким. Переводчик представился, спросил, как прошел перелет, сообщил, сколько времени займет дорога в отель и когда начнется первое заседание. В многолюдном афинском аэропорту, где, почитай, каждый второй мужчина носил усы и оружие, в этом столпотворении, среди гвалта пассажиров и пронзительных объявлений по радио, господин Хосокава услышал в голосе молодого человека нечто важное для себя, нечто знакомое и успокоительное. Этот голос нельзя было назвать музыкальным, однако он воздействовал на него как музыка. Хотелось слушать этот голос снова и снова.

– Откуда вы родом?

– Из Нагано, сэр.

– Очень красивый город, и к тому же там прошли Олимпийские игры…

Гэн кивнул, но не стал развивать тему Олимпийских игр.

Господину Хосокаве очень хотелось продолжить разговор. Перелет был долгим, и ему казалось, что за это время он разучился общаться с людьми. Он считал, что Гэн просто обязан вывести его из этого состояния.

– А ваша семья в Нагано?

Гэн Ватанабе минуту помедлил с ответом, как будто что-то вспоминал. Мимо них прошла большая компания австралийских подростков, все с маленькими рюкзачками за спиной. Все пространство аэропорта заполнилось их звенящими криками и смехом. «Вомбат!» – завопила одна девчонка, и другие тут же подхватили: «Вомбат! Вомбат! Вомбат!» На минуту смех смолк, они крепко схватили друг друга за руки.

– Да, все в Нагано, – ответил Гэн, внимательно глядя вслед уходящим подросткам. – Отец, мать и две сестры.

– А ваши сестры, они замужем? – Господину Хосокаве было совершенно не интересно, замужем сестры или нет, однако этот голос был так хорош, что его можно было спокойно поместить в увертюру первого акта… только вот какой оперы?

– Замужем, сэр. – Гэн взглянул прямо на него.

Внезапно этот скучный диалог затронул нечто неуместное, вышел за рамки благопристойности. Господин Хосокава отвернулся, Гэн подхватил чемоданы и повел всю компанию к выходу из аэропорта, прямо в лютый зной греческого полдня. Прохладный лимузин ждал с включенным двигателем, и мужчины уселись в него без промедления.

В течение следующих двух дней все, за что ни брался Гэн, шло как по маслу. Он напечатал написанный от руки доклад господина Хосокавы, следил за его распорядком дня, достал билеты на оперу «Орфей и Эвридика», хотя все места вроде бы были распроданы за шесть недель до спектакля. На конференции он переводил выступления господина Хосокавы на греческий, речи других участников – на японский и во всех делах проявил себя смышленым, расторопным и профессиональным помощником. Однако больше всего господина Хосокаву восхищало не то, сколько всего успевает молодой человек, а то, как незаметно это у него выходит. Гэн казался его собственным продолжением, невидимым вторым «я», которое постоянно предвосхищало его нужды и потребности. Господин Хосокава удостоверился в том, что на Гэна можно полностью положиться, что он вспомнит все, о чем забудет он сам. Однажды во время частного приема, на котором обсуждались вопросы морских перевозок, слушая, как Гэн подхватывает и переводит на греческий его слова, господин Хосокава наконец разгадал этот голос. До чего же знакомо звучит! – подумал господин Хосокава. Это же его собственный голос!

– В Греции я не веду большого бизнеса, – сказал Гэну господин Хосокава вечером, когда они сидели в баре афинского «Хилтона». Бар находился на последнем этаже отеля, и оттуда открывался вид на Акрополь. Казалось, легендарная возвышенность, издалека выглядевшая крохотной и сделанной будто из мела, поставлена тут лишь для услаждения взора выпивающих туристов. – А какими еще иностранными языками вы владеете? – Господин Хосокава слышал, как Гэн разговаривал по телефону по-английски.

Гэн написал список, время от времени задумываясь, не пропустил ли чего-нибудь. Все языки он разделил на категории по степени своего знания: абсолютно свободное, весьма беглое, беглое, удовлетворительное, только чтение. Молодой человек знал больше языков, чем было перечислено коктейлей в пластиковом меню на столе. Они оба заказали себе коктейль под названием «Ареопаг». Они чокнулись.

Испанским языком Гэн владел «абсолютно свободно».

Теперь, на другом конце света, в стране, которая была для него еще более чужой, чем Греция, господин Хосокава снова вспомнил афинский аэропорт, всех этих людей с усами и автоматами, потому что они были очень похожи на нынешних вооруженных парней. В тот далекий день произошло его знакомство с Гэном. Когда это было? Четыре года тому назад? Пять? После той конференции Гэн вернулся с ним в Токио и начал работать на него постоянно. Когда переводить было нечего, Гэн просто брал на себя те дела, которыми до этого никому и в голову не приходило заняться. Для господина Хосокавы Гэн стал абсолютно необходимым, и порой он забывал, что сам не владеет языками, что голос Гэна – это не его собственный голос. Сейчас он тоже не понимал, о чем говорят люди с автоматами, и тем не менее ему все было совершенно ясно. В худшем случае их можно уже считать мертвецами. В лучшем – они стоят в начале длинного и страшного испытания. Господин Хосокава приехал в такое место, куда ему ни в коем случае не следовало приезжать, позволил этим иностранцам поверить в то, что отнюдь не являлось правдой, и все ради того, чтобы послушать пение женщины. Он бросил взгляд на другой конец комнаты, где стояла Роксана Косс. Он едва смог ее разглядеть: аккомпаниатор затолкал певицу между собой и роялем.