Тиёко у черных американских солдат, как это делают другие шлюхи. Мне было трудно понять, как она могла променять занятия каллиграфией и увлечение Гессе на члены черных солдат. Когда я слышал эти вшивые антивоенные зонги во славу «Комитета за мир во Вьетнаме», мне хотелось убежать, но я чувствовал себя усталым и не знал, куда пойти. Тихо ворча по поводу исполнителей фолк-зонгов, я заметил, что рядом стоит девушка, которая нюхает из пластикового пакета растворитель для красок. «Тебе не нравится фолк?» – спросила меня РАСТВОРИТЕЛЬНИЦА. «Не нравится», – ответил я. «Меня зовут Ай-тян», – сказала растворительница с несколько недовольным лицом. Мы беседовали с ней о «Железной бабочке», «Динамите» и «Procol Harum». И вдруг Ай-тян, глаза у которой заблестели, потянула меня за руку, заставила встать и потащила за собой. Ай-тян сказала, что была парикмахершей и мечтала поехать в Америку, чтобы увидеть «Grateful Dead», но, получая квитанции о зарплате, она поняла, что никогда не сможет накопить денег на поездку в Америку, и вместо этого стала уличной шлюшкой. В кафе мы выпили по крем-соде, в рок-кафе послушали песни «Doors», в столовой универсама съели по порции тэмпура и удон, чтобы убить время. Потом мы пошли на дискотеку, но нас туда не пустили, сказав, что таким бродяжкам, как я и Ай-тян, вход туда закрыт. Ай-тян сказала, что мы можем заняться этим у нее дома. Я решил, что несколько неуклюжая любительница рока, нюхательница растворителя будет идеальной, чтобы лишить меня невинности. Если бы я связался, скажем, с девчонкой из Английского театрального клуба в Северной школе, она, вероятно, сразу захотела бы меня на себе женить; барсучиха же была слишком отталкивающей. Дом Ай-тян находился на самой окраине в районе Котай. Это был настоящий дом, который мне показался немного странным, и оттуда сразу выскочила ее мама. По лицу у нее текли слезы, и она начала причитать о школе, о детях, которые ее бросают, о паршивой работе социальных служащих, о фирме папы, о соседях, о самоубийствах. Ай-тян не обращала внимания на крики матушки и хотела затащить меня внутрь, но тут в дверях вдруг появился огромный парень и так злобно уставился на меня, что я попятился. Парень вырвал у Ай-тян пластиковый пакет и ударил ее по щеке. Потом он злобно крикнул мне: «Убирайся отсюда!» Я последовал его совету и свалил. «Извини», – сказала Ай-тян, пожимая мне руку на прощанье.

После этого мне уже не хотелось оставаться в Хаката. Через Кумамото я отправился в Кагосима, сел на корабль и поплыл на острова Амами-Осима. Я все еще оставался девственником. Хуже всего было то, что через две недели, когда я решил вернуться в школу, оказалось, что марафон еще не проводился, поскольку был отложен из-за дождей.

Поэтому в свои семнадцать лет я оставался безупречно девственным. Но был один семнадцатилетний парень, который с легкостью общался

с девушками. Это был Фукусима Киёси, басист из рок-ансамбля «Coelacanth», где я был ударником. Мы звали его Фуку-тян. Хотя ему было только семнадцать, выглядел он как зрелый парень, и при этом крепко сложенный. В течение полугода мы оба были с ним в команде по регби; Клуб регбистов находился рядом с Клубом легкоатлетов. Во втором классе был учащийся, известный тем, что победил на префектурных соревнованиях в забеге на стометровку. Однажды мы с Фуку-тян повстречали его перед клубом «Battaille». Так как Фуку-тян выглядел на двадцать лет, спринтер, считая его старше себя, склонился и поприветствовал его. Фуку-тян это показалось забавным, и он сказал: «Ну как, бегаешь все быстрее?» – «Да, стометровку за десять и четыре десятых», – вытянувшись по струнке, ответил спринтер. Мы потом долго хохотали, но впоследствии, когда выяснилось, что мы были из младшего класса, он и другие старшеклассники из Клубов регби и легкой атлетики здорово поколотили Фуку-тян. Фуку-тян был славным парнем, когда я спрашивал его, как ему удается клеить девиц, он всякий раз отвечал: – ПРОСТО ГУБУ СЛИШКОМ НЕ РАСКАТЫВАЙ.

Для раскрутки нашего музыкального фестиваля я решил предварительно снять фильм. К нам присоединился Адама и удивил меня тем, что добыл восьмимиллиметровую видеокамеру «Bell & Howell». Он опросил учащихся младших классов, нет ли у кого-нибудь из них восьмимиллиметровой камеры, и с помощью Сирокуси Юд-зи одного из них угрозами заставил отдать ее. Следующим шагом было подыскать ведущую актрису. Я настоял на том, что это может быть только Мацуи Кадзуко. Адама и Ивасэ хором заявили, что это не удастся. Мацуи Кадзуко, известная под кличкой «Леди Джейн», была красоткой, известной и в других школах города, и к тому же членом престижного Английского театрального клуба.

Производство видеофильмов вошло в моду после того, как учащиеся одной токийской повышенной школы утерли нос всем ветеранам авангардного кино и завоевали гран-при на Кино-бьеннале. Все считали создание фильмов делом ЛЕГКИМ и при этом самым прогрессивным видом искусства. Как это ни странно, ни я, ни Ивасэ, ни Адама не видели ни одного из самодеятельных подпольных фильмов, но сами мечтали снять такой. Это напоминало ожидание французами во времена фашистской оккупации высадки американских солдат, которых до того никогда не видели.

– Хорошо, так и поступим. Согласны? – сказал я. – Мы не будем придерживаться импровизационной манеры Годара. Мы напишем сценарий и сделаем его мутноватым в стиле Кеннета Анджера, а работа камеры будет как у Йонаса Мекаса.

Адама и Ивасэ слушали и согласно кивали, хотя на самом деле никто из нас не знал, какой именно фильм мы собираемся снимать. Подобно девочкам, просто желающим влюбиться, мы также – просто хотели сделать какой-нибудь фильм.

Прекрасным днем в конце апреля мы с Адама с бьющимися сердцами отправились посмотреть репетиции в Английском театральном клубе. Красавицы, составляющие гордость Северной школы, собрались для исполнения пьесы Шекспира, рассчитывая получить первое место на театральном конкурсе Кюсю.

У входа в аудиторию уже собралась толпа учащихся мужского пола. Большинство принадлежало к фракции «умеренных», а в самом центре толпы стоял Сирокуси Юдзи, с расстегнутым воротником, в широких штанах и сандалиях из змеиной кожи.

С первого года учебы в нашей школе Сирокуси Юдзи был влюблен в Мацуи Кадзуко. Почему парни такого бандитского вида всегда влюбляются в первых красавиц? Но, следует отдать должное Мацуи Кадзуко, она не отвечала ему взаимностью.

Заметив нас, Сирокуси махнул рукой:

– Что ты здесь делаешь, Кэн-ян?

– Да, знаешь ли, решил немного подучить английский, – солгал я.

Сирокуси вдруг стал серьезным и сказал:

– Врешь!

Почему эти бандитские типы всегда безошибочно угадывают, если нормальный парень врет?

– Кого ты здесь хочешь увидеть? Юми? Масако? Миэко? Саико?

В Английском театральном клубе действительно имелось несколько известных красоток. Мы с Ивасэ и Адама переглянулись. И тут до Сирокуси дошло.

– Помолчи... Надеюсь, не мою малышку Кадзуко?

– Именно ее, но не ради того, о чем ты подумал.

Как только я произнес эти слова, Сирокуси выхватил из кармана нож и уколол меня в бедро. Заорав: «Врешь!», он схватил меня за ворот.