Контролеров было трое. Немолодые, невыспавшиеся, ненормальные люди.

— Ладно, — сказал тот из них, кто был вооружен компостером. — Тогда штраф. По тридцать тысяч с каждого.

— Это несерьезно, — замотал головой Саша. Василий напряженно сопел, готовый ко всему.

— Ладно, — смилостивился контролер, — по десять.

— Мужики, ну вы…

— Столько хватит? — вдруг проснулась Катя и протянула контролерам смятую пятитысячную бумажку.

— Ладно, — согласились ненормальные железнодорожники. — Квитанцию выписать?

— Не надо!

Беглецы снова погрузились в сон.

— Когда же от нас отвяжется это проклятое государство! — возопил тихим утробным голосом Равиль, и не было ему ответа.

Ему, верно, снилось огромное тысячепастное хищное чудовище, окружившее их со всех сторон. Без половых признаков. Государство — это Оно.

Конечная станция Ожерелье называлась так, видимо, потому, что ее опоясывало ожерелье облаков разных оттенков серого цвета, сеющих нудный холодный дождик.

— Бр-р, — сказала Катя, натягивая на голову капюшон.

— Значит, так, мужики, — Рябченко стал бодрить спутников, — переберемся на ту платформу, и через полчаса литерный на Венев. Хоть сейчас-то билеты возьмем?

— Пусть подавятся, давай возьмем, — мрачно согласился Равиль.

Что может быть краше российской промозглой осени, когда не хочется даже из дому выходить, а не то что служить в армии? Разве что арктическая зима.

— Сашка, — била кулачком в рюкзак своего дружка Катя, пока они тяжело поднимались на железнодорожный мост, потом с него спускались, — останови этот дурацкий дождь. Включи солнышко.

— Потерпи, женщина, — обернулся он к ней. — Вождь Васька обещал нам сухую и теплую пещеру.

— Да, сухую и теплую, — подтвердил Василий. — Откуда там дождю взяться? А особенный кайф туда заползать, когда на улице минус двадцать. Попадаешь, как в баню.

— Вождь, а жареный мамонт там уже приготовлен? — спросил Миша.

— Все будет, я табе гавару.

— А солнышко? — сиротливо спросила Катя.

— Вот теперь наше солнышко, — ласково указал Василий на выпирающий из-под клапана его рюкзака мощный фонарь.

Литерный поезд оказался почти такой же электричкой, только полной народу. О том, чтобы не прозевать остановку «Метростроевский», напомнить было некому, кроме местной толстой тетки в болоньевой куртке, распираемой на груди.

…Дождь то припускал сильнее, то сходил почти на нет. Василий предложил срезать путь по тропинке через убранное поле, и они попробовали это сделать. Но тут же были вынуждены вернуться на асфальт. На тропинке ноги утопали в вязкой глинистой грязи.

— А почему до Метростроевского нельзя на метро доехать, а? полюбопытствовал Саша, увидев синий дорожный указатель названия поселка. Откуда это название вообще взялось?

— Оттуда, куда мы идем, — от пещер, — ответил знаток местной географии Василий.

— Камень, что ли, брали?

— Конечно. Все подмосковные пещеры — это бывшие каменоломни. Кисели, Сьяны, Силикаты. А эта — самая большая. Те, что поближе к Москве, еще со времен Дмитрия Донского разрабатывали. А эту позднее других начали. Но зато тут ходи, за десять лет всю не обойдешь. Мне вот один чувак знакомый схему Передней и немного дальше дал, так это…

— Какой передней? — удивилась Катя. — А гостиная, спальня?

— Схему системы штреков, которая называется Передняя. Тут еще есть системы Старая, Новая, Новейшая, Речная, Система Крота, Система Ада…

— Жуть какая!

— Да дотуда вовек не дойдешь. Нам-то и одной Передней хватит хоть год переждать. А дальше-то… Ну можно полазить из любопытства. Крот рассказывал, что тут три, а может, и больше ярусов есть. При Сталине вроде даже подземный завод был. Там зэки работали. А до Системы Ада только один Крот доходил.

— А кто это Крот?

— О, Крот — это человек-легенда. Знаменитый пещерник.

— Спелеолог, что ли? — спросил Миша.

— Спелеологи — это ученые, — пояснил Василий. — А Петя Крот себя называет пещерником. Он их все по Союзу облазил — Кунгур там, Афон, конечно, на Украине, в Крыму, на Алтае. В Европе вроде тоже где-то был… Но вообще он довольно странный тип. Порою поводит каких-нибудь новичков по пещере, но обычно ходит один. Сидим иногда в гроте где-нибудь — что в Киселях, что в Силикатах, что тут, — вдруг выползает рожа бородатая. Пожрать предложишь, не откажется. Выпить — никогда. Посидит, потреплется, байку какую-нибудь расскажет и уползает. Неделями в пещерах живет, а где в городе обитает — никто не знает. Знаком со всеми, а телефон никому не дает.

— Шиз какой-то, — передернула плечами под лямками рюкзачка Катя.

— Наверное, есть немного…

— Ты помнишь, Вась, надпись? — спросил Равиль.

— Да. В этой пещере, куда идем, мы с Равом надпись видели. Свечкой сделал Петя. «Хожу один, как дурак, третью неделю по-вашему. Крот».

— А по его это сколько? — удивился Миша.

— Не знаю. Но вообще-то в пещере время ощущается как-то иначе, — пожал плечами Вася…

— Как это иначе?

— Ну там же всегда ночь. Андестенд?

— А, ну да, — кивнул Миша и с тоской посмотрел на сереющее, мокрое утреннее небо.

— У пещерников и у космонавтов особые отношения со временем, глубокомысленно изрек Василий, точно назвал самые божественные профессии.

Поселок был довольно большим, но каким-то вымершим. Выходной день и плохая погода загнали население под крыши. Да и много его там, населения-то, на середине Российской равнины в Тульской области?..

Открылась ярко-зеленая дверь магазина. Вышли две женщины. Проехал мужик на мотоцикле. Прошуршал шинами «Москвич» с тульским номером. Пробежала пятнистая собачонка — хвост колечком. Из распахнутой форточки низкорослого домика громко пела Маша Распутина.

Прошел милиционер в форменной курточке, в фуражечке, аккуратно закрытой целлофановым футляром. Этот футляр напоминал то, что надевают женщины, желающие принять душ, не замочив волос. Так что и этот милиционер мог принять душ, не снимая фуражки.

— Здорово, Генк! — окликнул стража порядка поддатенький мужичок, не разбирая луж резиновыми сапогами, направлявшийся строго в магазин. Букву «Г» он произносил по-тульски мягко. Получился какой-то «Хенк».

— Хеллоу, Хенк! Хау а ю? Уот ис зэ дэйт нау?

Миша замедлил шаг. Они уже вступали на мост, как выяснилось, через реку Осетр. Из-за спины, словно на замедленной скорости магнитофона, словно сгущенные, донеслись слова:

— Здорово, Генк!

— Здорово, — промычал милиционер, точно в нем заканчивался завод.