Сидорович не сразу понял, что ему мешает. И вслушался.

Бум.

Звук был таким, будто в окно ударил мягкий снежный ком. Через несколько секунд звук повторился.

Бизнесмен посмотрел в окно и в надвигающихся сумерках увидел лишь высокий забор собственной фазенды. Никого там не было, да и быть не могло. Тут на десятки километров вокруг не водилось детворы. Волки – да. Дети – нет.

Снег за окном казался голубым.

Постучался Рузбек. Сидорович разрешил войти.

Едва Рузбек зашел, звук повторился.

– Это там, – сказал Рузбек. – Я за стволом.

И охранник пошел за наганом.

Сам Сидорович предпочитал ТТ, который подарил ему знакомый майор. Хотя на самом деле не любил оружия и почти не умел им пользоваться. Но когда снаружи ударило еще раз, бизнесмен уже надевал шубу и сапоги.

Еще удар.

Сидорович вышел на крыльцо. Отсюда удары слышались уже совсем отчетливо. Они стали громче. Казалось, кто-то всем телом бросается на металлические ворота. Звук шел оттуда.

Бум.

Мужчина проверил магазин пистолета и пошел к воротам.

«Да что ж это я так психую?! Наверное, кто-то там замерз, вот и ломится в чужой дом», – подумал Сидорович, но крепче сжал пистолет.

– Чего надо?! – крикнул он. Сидоровичу не понравился собственный голос, вялый как у НИИшника.

Ответа не было.

Бум.

– Медведь, хозяин, – сказал Рузбек, – как пить дать, медведь.

Хорошо, что Рузбек рядом. Верный, надежный друг и товарищ. В нашем деле таких мало. Интересно, почему.

Бизнесмен давно собирался поставить камеру внешнего наблюдения, но руки все не доходили. Дом, то есть фазенду, достроили всего полгода назад. Даже внутреннюю отделку не везде закончили. В сауне вот вода не идет. А столько денег на нее вбухано.

Сидорович сделал несколько шагов к воротам, когда его окликнул охранник.

– Хозяин, давайте я.

– Стой тут.

Да что я, интеллигент, что ли? Медведя испугался? Весь город и так мой, а я боюсь. И кого? Алкаша или зверя.

На черных железных воротах блестел глазок. Сидорович подошел, всмотрелся. Но на той стороне не было никого. Только дорога да пелена метели, а за ней угадывались очертания леса.

Бум.

По воротам ударило так, что холодный металл треснул бизнесмена по лбу. От неожиданности тот отпрянул, ноги застряли в свежем сугробе и Сидорович опрокинулся на спину.

– Я сейчас! – сказал Рузбек, и Сидорович услышал, как сапоги охранника захрустели по снегу.

Сидоровичу вдруг стало смешно от нелепой ситуации. Он, хозяин этого города, лежит на снегу, ударившись башкой о собственные ворота. Страх пропал. Бизнесмен смотрел, как снежинки падают ему на лицо, а чуть левее светит над калиткой фонарь.

И небо такое белое и ровное.

Свет фонаря перегородил черный силуэт.

Но это был не Рузбек.

Полищук совсем замерз. Он был в резиновых сапогах и, несмотря на два слоя шерстяных носков, пальцев на ногах уже не чувствовал. Верно говорят, что пока ноги в тепле – холод не страшен. Но стоит обуви прохудиться, или, не приведи Господь, промокнуть, то все – пиши пропало.

В отличие от большинства, приехавшего в Н-ск после 80-го за северными льготами, Полищук тут родился. Он помнил суровые годы, холодный май 79-го, а до того – 64-го. Тогда снега высыпало видимо-невидимо. И когда где-нибудь в Сочи или Баку уже загорали на пляже, он еще надевал вязаные носки, сапоги, а поверх них валенки. Потому что на Севере ноги надо беречь.

А ведь утром стояла жара, от заводи шел душный запах прелой травы. Мох у дороги порыжел на солнце. Но внезапная метель пришла с такой силой, что мокрый рюкзак примерз к куртке.

Нет, брехня это, что алкоголь согревает! Полищук по телевизору услышал от американского, заметьте, врача, что при этом кровь приливает к коже, и потому только кажется, что ты греешься, а на самом деле ты замерзаешь. Полищук не верил местным врачам, но доверял американским, особенно тем, кого показывают по телевизору.

А, ну еще Чумаку, он мужик умный, вон очки носит.

Скоро впереди сквозь метель должна показаться башня электрической подстанции. А еще чуть дальше стоял паром. Он числился на балансе КБНЗ-ЦБУ и потому ездил через речку, даже если на борту был только один пассажир.

Наверняка кроме него остались еще люди, кто в этот внезапно накативший мороз спешил вернуться домой.

Спина Полищука промерзла так, словно не было на нем ни куртки, ни свитера. Усы рыбака покрылись инеем. Ветер дул сбоку, и правая сторона лица постоянно замерзала. Полищук боялся отморозить щеку и потому все время ее тер. Нет ничего хуже холодного и мокрого ветра.

Дома Полищука ждала родная будка, задняя стена которой прижималась к тепловой станции, поэтому в любой мороз было хорошо и уютно. Там под полками со жвачками и сникерсами есть печка, а на печке всегда стоит чайник. Голубенький такой, железный. А к нему чай с шиповником, который Полищук привез прошлым летом с юга. Вот бы оказаться там прямо сейчас.

Конечно, Полищук уже в свою будку не вернется. Точнее, он уже не будет тем старым добрым Полищуком. Но сам он этого еще не знал.

И разумеется, Полищук так и не увидел сквозь снежную пелену вышку подстанции. Он все шел и шел и уже было решил, что заблудился. Возможно, так оно и было, но какая теперь разница. Ведь по пятам за Полищуком ползло нечто. В белой мгле оно казалось черным и бесформенным, словно чернильная клякса, текущая по белой бумаге.

Солнце пропало совсем, но небо еще серело, когда чудовище в обличье Полищука вышло к причалу.

Потом они плыли на пароме вдвоем – монстр и пацан, что сидел у противоположного выхода и всю дорогу читал книгу, так ни разу и не взглянув на существо, которое еще совсем недавно было человеком.

Существо не знало, что до этого момента мальчик никогда в жизни книг не читал. Да и сейчас тоже.

Глава третья

Пятница, 6 мая, 1994

Если уж быть совсем честным, до этого момента Крапива по-настоящему был напуган целых один раз. Это случилось год назад, когда он ночью посмотрел «Проклятие долины змей». Фильмы ужасов его никогда не ужасали.

Один умный пацан в школе заметил, что у Крапивы, наверное, в мозгу не хватает чего-то, отвечающего за страх. «Ты меня дегенератом назвал?», – сказал на это Крапива и разбил тому очки.

На самом деле Крапива страшно собой гордился.

Крапива не собирал карточки с Брюсом Ли