— Дарьей! — предложил мой прямолинейный отец.

— Тоже слишком, — возразил Анекдот. — А впрочем… Почему бы и нет? Бросим вызов! Дарья, Даша… Нежно звучит. Вы не против? — обратился он к маме, которую называл на «вы».

— Даша? Мне нравится, — ответила мама.

— Значит, принято. Его имя, — Анекдот кивнул на брата, — пусть начинается с буквы «И» в честь дедушки Исаака. Какие есть безопасные имена на эту букву? Иваном нарекать не обязательно. А Игорем, я думаю, в самый раз.

— В самый раз, — повторила мама. Это означало, что повторил и отец.

— Остался еще один. — Он имел в виду меня. — Пусть будет не Самуилом, а, допустим, Сережей. Тоже неплохо. И поверьте: дедушкам и бабушкам от этого хуже не будет. А им, — он обвел взглядом нас троих, — увы, будет лучше!

— Почему «увы»? — удивился отец.

— Потому что приходится думать на эту тему. — Собрав на лбу гармошку с такими густыми и глубокими складками, что, казалось, она вот-вот заиграет, Анекдот добавил: — Да, дедушкам и бабушкам хуже не будет… Хуже того, что с ними стряслось, вообще не бывает! А этим хоть немножечко подсобим. Тем более эти только стартуют, а те разорвали ленточку финиша. Точней сказать, ленточку, как и их жизни, разорвали другие.

Они финишировали во рву одесского гетто. Ни бабушками, ни дедушками они по возрасту не были: старшему из них, папиному папе, едва исполнилось сорок семь.

Я стал Сережей. Хотя чаще меня, унаследовавшего рязанскую отцовскую внешность, звали Серегой.

Выслушав Анекдота, отец вопросительно воззрился на маму.

— Раз будет лучше… — устало подвела итог мама. Она согласилась.

— И я согласен! — будто командующему, подчинился отец. Наши имена были окончательно утверждены.

Мы трое, как я уже сообщил, родились в один день и один час. Поэтому многое в нашей жизни и после шагало как бы нога в ногу. В школу мы тоже отправились вместе. Нас зачислили в один и тот же класс, к одной и той же учительнице.

Мария Петровна была за единение разнополых детей: таким образом, я оказался рядом с Дашей, а Игорь за нашей спиной.

— Умоляю: не становитесь первыми учениками все трое, — сказал накануне в шутку, мне показалось, Абрам Абрамович. Позже я понял, что он не шутил. — Блестяще пусть учится кто-то один. Если вы заблестите одновременно, вам этого не простят.

Еврейский Анекдот зря беспокоился: нам с Игорем первенство не угрожало. Зато Даша немедленно, без разбега стала не только первой ученицей в классе, но и первой красавицей.

Мария Петровна забеспокоилась.

— Нельзя, чтобы девочка в ее возрасте ощущала себя примадонной, — объяснила она нашим родителям. — Тогда у нее будут поклонники, но не будет подруг. — Мария Петровна выступала за единение не только разнополых, но и однополых детей. — Если все мальчики станут замечать одну только Дашу, девочки сочтут это несправедливым. А чувство несправедливости… Сами знаете!

Мама, настрадавшаяся из-за своей внешности, папиной ревности и притязаний мужчин, чьи однотипные взоры не оставляли ее в покое, понимающе вздохнула. Она не хотела, чтобы и Дашу ждала та же участь. Мама одобрила стремление учительницы распределить мальчишечью любовь поровну между всеми ученицами. Во имя равенства и справедливости!

Родители Дашиных поклонников — особенно же мамаши — тоже весьма всполошились. Не все разобрались, что я Дашин брат. И потому одна из родительниц, краснощекая, раскачиваясь из стороны в сторону, как неваляшка, вздутыми бедрами, начала поучать своего сына, а заодно и меня:

— У этой вашей Даши Певзнер очень уж типичная внешность. Ну не наша. Чужая какая-то! Вы понимаете? — Я подметил, что почти все взбудораженные родительницы непременно прибавляли к Дашиному имени фамилию Певзнер: без фамилии имя могло кого-нибудь сбить с толку. — Другие девочки мне, например, больше нравятся. Ну что в ней такого? Волосы будто в саже, нос тонкий… — Этот эпитет показался мамаше выгодным для моей сестры, и она скорректировала: — Какой-то худой… Тощий нос!

— А должен быть толстым? — спросил ее неразумный сын Коля.

— Нормальным должен быть. — Мамашины щеки еще жарче окрасились лихорадочным цветом. — Я бы вот никогда не могла влюбиться в нее!

«Было бы странно, — подумал я, — если б она в Дашу влюбилась!» Недоумение обнаружилось у меня на лице.

— Никакая она не красавица! — по-матрешечьи покрываясь уже разноцветными пятнами, базарно провозгласила мамаша. — Не красавица… Прикажите своим мозгам это понять.

Приказать мозгам ее сын Коля мог, но сердцу, видимо, нет. И в течение долгих лет… Тогда она, исчерпав терпение, выступила на родительском собрании. Мы, помню, уже заканчивали шестой класс.

— Даша Певзнер отвлекает наших сыновей. Один за другим… они становятся ее жертвами. Моего сына как подменили! Он осунулся, побледнел. И другие мальчики болеют той же болезнью. Надо что-то предпринимать.

— Запретить Даше быть умницей и красавицей? — внезапно удивилась Мария Петровна, которая всегда выступала не только за единение, но и за справедливость.

— Никакая она не красавица! — взъярилась родительница так, будто тринадцатилетняя Даша соблазнила ее супруга.

— Красивая… Ничего не попишешь, — возразила справедливая Мария Петровна.

— Тем более надо оберегать сыновей! — словно речь шла о провисшем над головой потолке или о нарушении правил уличного движения, подключилась другая мамаша.

Ни тогда, ни позднее уберечь сыновей от Даши родительницам не удавалось.

— Вот жидовка! — в бешенстве швырнула однажды вслед Даше одна из них, сбитая с толку моей рязанской внешностью. Хоть мы были уже в седьмом классе.

— Можно ей передать? — спокойно осведомился я.

— Как передать? В каком смысле?!

— В прямом… Мы с ней близнецы.

— Близнецы? Вот бы не сказала. Совсем не похож. Ни на нее, ни вообще… — делая мне комплимент, проговорила мамаша.

Я действительно был похож на русоволосого, курносого папу. И уже не впервые подумал, что с внешностью мне повезло.

Ну а Дашина внешность была столь впечатляюще красноречива, что в словесном красноречии сестра не нуждалась. Однако она, молчаливая, способна была, как и мама, на оглушительные поступки.

Так как все тайное становится явным, сестра узнала о родительском собрании — и властно созвала другое экстренное собрание: всей мужской половины нашего класса. Презрительно поглядывая на влюбленных, она сказала:

— Передайте своим родителям, что мне среди вас кое-кто дорог. — В один миг почти осязаемо возникла атмосфера враждебности: каждый знал, что дорог не он. Но кто же? Помытарив нервы своих поклонников, которыми были все поголовно, кроме Вовы Дубилина, не отличавшего месяца от луны, а хамства от деликатности, Даша, не напрягая голоса, произнесла: