Если бы генерал Куценко все же сообщил на совещании следственной бригады информацию, полученную им от исчезнувшего охранника квартиры убитого губернатора, то Смирнягин безошибочно узнал бы в незнакомце таинственного офицера Федеральной службы охраны. Высокий рост, светлые волосы, яркие глаза и светлый плащ – достаточно запоминающиеся приметы.

Машина тем временем свернула в арку большого сталинского дома в районе метро «Университет» и остановилась во дворе у обычного московского подъезда. Кругом валялась уже чуть подмерзшая жухлая листва, на которой, неровен час, легко можно было поскользнуться.

«В наше время с дворниками в Москве было явно лучше», – подумал Смирнягин, входя в подъезд.

Дверь ему открыл сам Мацкевич.

– Собственной персоной, какая честь! – неестественно высокопарно воскликнул Смирнягин.

Так бывает, когда друзья-приятели после долгого перерыва в общении при встрече настраиваются на общий камертон.

– Вот так, живем в одном городе, а встречаемся только, когда жареный петух в одно место клюнет, – с искренней горечью заметил временный хозяин конспиративной квартиры, обнимая своего гостя.

– Москва, – как-то неопределенно согласился Александр Васильевич. – Чем завтракать будем?

– Да я уже завтракал, Валюша меня без завтрака не отпускает, – растерялся Мацкевич, осознав всю жестокость этой фразы. – Прости, Саша, я как-то не подумал.

– Зато я подумал. Привык, знаешь, к холостяцкой жизни.

Он открыл портфель и прежде всего вытащил бутылку армянского коньяку. Затем извлек два небольших крафт-пакета, как оказалось, полных всякой снеди.

– Теперь на дальневосточных линиях таким вот образом завтрак и обед выдают. А поскольку я всю дорогу спал, ничего не оприходовал. У тебя здесь хоть стаканы и минералка найдутся?

– Думаю, найдутся. – Мацкевич убежал в кухню и вернулся со всем необходимым для походной еды. – А хочешь, я тебе пиццу организую или суши? У нас тут в соседней квартире еще одна точка на всякий случай, так они закажут.

– Обойдемся. Пивка, конечно, было бы неплохо. – Смирнягин извлек из портфеля пол-литровую банку красной икры и пару небольших рыбин. – Муксун, знатная штука.

Он взялся за коньяк.

– А может, не надо? Утро все-таки. И потом, какие мы с тобой питаки?! Последний раз я употреблял в связи с твоим покойным «клиентом». И, заметь, задолго до его смерти.

– Да ну? – удивился Смирнягин. – Ну, тогда кто первый начнет?

– У тебя же проблемы, ты и выкладывай.

– Дважды согласен. И по поводу алкоголя, и по поводу первенства моей исповеди. Только не говори, что проблемы лишь у меня. Я тебя, Леня, как облупленного знаю. Стал бы ты меня вызывать, у начальства светиться, если бы у тебя, у вас тут, в ведомстве, не было схожих проблем? Или я не прав?

– Ты всегда прав. Даром, что ли, мы за одной партой десять лет сидели? И ни разу не поругались! – Мацкевич поднял вверх указательный палец.

– Ну, тогда слушай.

Пока Смирнягин говорил о ходе следствия, высказывал свои сомнения по тому или иному поводу, друг слушал вроде бы и внимательно, но как-то без живого интереса. Но стоило Александру Васильевичу дойти до похищения в квартире убитого губернатора какой-то странной вазы не менее странным офицером Федеральной службы охраны и последующего исчезновения охранника, как глаза Мацкевича заблестели, а очки даже запотели. Он достал из внутреннего кармана пиджака платок и принялся сосредоточенно протирать очки.

– Очень, очень интересные вещи ты мне рассказываешь… Неожиданные вещи рассказываешь, дружок. Жалко, я тебе мало что рассказать могу. Впрочем, я тебя еще по телефону предупреждал.

Мацкевич внимательно взглянул на приятеля: не обижается ли? И встретив прямой и спокойный взгляд, успокоился.

– Ты мне одно хоть скажи: в правильную ли сторону мы двигаем? «Рыбное», «золотое» дело. Возможно, его сто раз могли бы убрать те, кому он дорожку перебежал.

Смирнягин всячески пытался увлечь Мацкевича в круг своих рассуждений. При этом он не решился рассказать о странной встрече глазами в домодедовском аэропорту с неким молодым человеком. «Подумает, что я ударился в мистику. У меня же нет доказательств, что у них в ФСБ бардак, а может, и предательство, – рассудил он. – Ладно, с этим я попытаюсь определиться сам».

– Послушай и запомни, версия про всякие там экономические разборки очень кому-то удобна. Помяни мои слова, кого-то осудят именно по этой линии. Извини, будешь ли заниматься этим делом ты или кто другой, результат предсказуем: убрали конкурента. Или я не Мацкевич.

Приятели, не чокаясь, выпили и помолчали.

Смирнягин пожалел труды своих ребят и сказал об этом вслух.

– Не жалей. – Мацкевич сразу налил еще по одной. – Как раз выводы вашей следственной бригады там, наверху, очень пригодятся, потому что кому-то нужна именно экономическая версия.

– А ты считаешь, что пахнет политикой?

– Считаю, но пока не могу посвятить в природу моих догадок. Но так или иначе, чтобы отчитаться перед моим и твоим начальством, даю тебе поручение: выявить все по исчезнувшему охраннику – куда уехал, где живут родственники, материальное положение и всякую прочую лабуду. Не мне тебе объяснять, что нужно в таких случаях. И самое главное – на месте прошерстите все, что может вывести на бравого офицера ФСО. Вот где ниточка. Билеты, гостиницы, таксисты, советники. Здесь мне тоже тебя нечему учить. Ухватишь ниточку – сразу звони.

Приятель старательно что-то записывал на листочке и головы не поднимал. Классный сыщик, по сути, был марионеткой в чьих-то умелых руках.

«Хорошо, что не посмешищем, – поправил себя Мацкевич. – Ничего, по ходу дела Сашка еще даст прикурить. Кому-то точно не поздоровится». Он нежно похлопал Смирнягина по плечу:

– Понимаешь, Александр Васильевич, Листов оказался в поле моего зрения примерно за полгода до того, как его убили. Поэтому лично я не видел в деле о его убийстве никакой уголовщины. Чистейшей воды политика. Впрочем, разве политика может быть чистой? Да, кстати, попроси жену убитого как можно подробнее рассказать мне об украденной вазе.

Мацкевич пристально посмотрел на приятеля. Как среагирует. Эта вечная конкуренция ведомств…

– Информацию, интересующую мое ведомство, – только в один адрес. То есть сразу ко мне. Твоим людям она не по надобности. Приказ на этот счет имеется. Тут полное понимание. Надеюсь, как и между нами.

Мужчины встали из-за стола. Маленький и на вид хилый Мацкевич уткнулся головой в грудь высокому и мощному Смирнягину. На какое-то мгновение оба замерли. Со стороны могло показаться, что приятели всплакнули. Один, возможно, подумал о дружбе. Другой – о службе. А возможно, оба подумали о том, в каком грязном мире они живут. Где даже белоснежный платок из кармана Мацкевича, любовно выстиранный и выглаженный его женой, станет мгновенно грязным, если им вытирать не слезы и не сопли, а густую грязь, все налипающую и налипающую по мере соприкосновения с этим миром.