— Сядь, Эрих, — подал голос сержант, и желтоволосый Эрих и правда сел. Потянулся к кувшину, но русая ловко убрала посуду:

— Тебе хватит.

— Хелен…

— Хва-тит. А то ты уже на патронные ящики кидаешься… И ты, Дик, кончай хавать. Только что ходил смотреть на луну — и теперь этими же самыми руками берешь колбасу!

— Хорошо, что ты не в службе снабжения, — засмеялся Дик и повернулся к новичкам. — Вы рубайте, не сидите, завтра тут, — он показал на стол, — ничего не будет.

Джек обнаружил, что перед ним стоит стакан, до краев полный белесой жидкостью.

— Спасибо, я не пью.

— То есть как? — поинтересовался желтоволосый. Стакан поставил именно он.

— Не пью.

— За наших ребят. — Немец кивнул в сторону снимков.

— Ты думаешь, им было бы приятно видеть вас такими? — спросил Джек.

Стало тихо. И в этой тишине Хелен сказала удовлетворенно:

— Получили?.. Правильно… как тебя, Джек? Правильно, Джек. И не думай, что ты тут один такой. Я в рот не беру… — Кто-то хмыкнул, но еле слышно. — И Дик не пьет.

— Только ест, но много. И тощий почему-то, — констатировал тот, что с ожогом.

— Помалкивай, этнографическое недоразумение, — не отрываясь от колбасы, сказал Дик.

— А я выпью, — сказал Густав и опрокинул стакан, поданный обожженным, залпом.

— Ого, — заметил гитарист. — Наш брат. Славянин.

— Х-х… — Густав, зажмурясь, повел рукой над столом; Дик левой рукой убрал кувшин с траектории движения, а правой сунул в руку поляку кружок колбасы. — Ч-ч… эт?!.

— Самогон местный. — Сержант поморщился. — Дрянь. Но горит. Андрей у нас эксперт.

— Андрэ, — подал голос до сих пор молчавший смуглый, — спой. О них. — И он мотнул головой в сторону портретов, а сам уставился в стол.

Гитарист кивнул. Ударил по струнам не в лад, поморщился. Подобрал лады и…

…В лагере Джек часто слышал песни, которые пели сержанты-ветераны. Не имевшие автора, иногда не очень складные, они рассказывали о боях, дружбе, врагах, военном быте и многом другом, о чем еще полгода назад Джек знал только в очень романтизированном варианте…

Слышатся в песне отзвуки стали,

Вскинуты руки в римском салюте…

Чтоб ваши дети не голодали,

Чтоб ваши деды жили в уюте!..[14]

…Двое смотрели со снимков. Светловолосый парень постарше Джека, решительный и энергичный даже на фото. И — темноволосый мальчишка, улыбающийся во весь рот. Кнут и Радко.

«Они отрезали голову Радко», — вспомнил Джек слова гитариста. Посмотрел на снимок улыбающегося мальчика и невольно передернул плечами от внезапного нервного озноба. Отрезали… Почему-то слово «отрезали» казалось страшнее слова «отрубили», например. Жутко было представлять себе сказанное. И жуть усиливалась при виде снимка, на котором был живой мальчишка.

— Страшно?

Вопрос Дика застал Джека врасплох, и он уже хотел со всем возможным гонором бросить: «Да ну еще!» — как этого требовали правила хорошего тона… но вместо этого честно сказал:

— Страшно. Это Радко и Кнут?

— Они… Кнута срезал снайпер. Там… в холмах. А Радко подстрелили в головном дозоре. Пока мы подбежали…

— Значит, ему уже мертвому это… голову?

В словах Джека прозвучало такое откровенное облегчение, что Дик грустно улыбнулся:

— Мертвому. Радко через два месяца должно было исполниться шестнадцать, он документы подделал, когда сбежал из дому… Только они и живым головы отрезают. Привяжут крестом к кольям и — пилкой. — Он провел рукой по воздуху. — На себе не показывают такое… Так что сразу запомни: в плен сдаваться нельзя. Лучше самому… Я пару раз видел наших пленных… потом. И один раз слышал. Хорошо было слышно… — лицо Дика вздрогнуло. — Вас на охоту водили?

— Да, — кивнул Джек. Их в самом деле водили на охоту, заставляли убивать, потрошить, разделывать мутантов — крыс в основном. Под Лондоном, например, этого добра было все еще полно… Тех, кто не мог себя переломить, отчисляли молниеносно и молча.

— Вот и запомни: против нас звери. Только двуногие… Ладно, хватит об этом, еще сам насмотришься. Давай лучше я тебе наших по-тихому представлю… Сержант — наш командир Иоганн Херст, он из швейцарских гор, воюет уже давно. Девчонка, которая трезвая, — Елена Золотова, русская, казачка. Она капрал, заместитель командира отделения…

— Она?!

— Что, удивился? Правильно. Странно, но факт, так что зря этот поляк на нее так наезжал… Смуглый, который почти все время молчит, — мой помощник, Жозеф Вилье с Бельгийских островов. Они с Кнутом очень дружили… Та, которая раскисла совсем, — наш снайпер, литовка, Анна Гедрайте, девчонка Кнута. Этот кудрявый — Ласло Феркеши, венгр…

— А почему ты его назвал этнографическим недоразумением?

— Да потому, что венгры и до войны были этнографическим недоразумением, у них ни единого родственного народа в Европе… Ну вот, он пулеметчик «печенега».[15]Тебе с ним ходить и таскать сменный ствол и запаску.

Джек внимательно посмотрел на венгра. Мнение о нем у англичанина сложилось нейтральное. Обычный парень…

— Тот, с кем ты поцапался, Эрих Зильбер, он немец и плохо собой управляет, когда выпьет. Пулеметчик. И гитарист тоже пулеметчик, Андрей Устинов, он русский. Второй стрелок отделения, после Анны.

— А ты?

— Дик Мастерс из Новой Зеландии. Большой человек — гранатометчик. Глухарь.

— А, во-о-от ты откуда! — Джек улыбнулся. — А я-то про акцент думал… Ты рядовой?

— Капрал, — ответил Дик. — Я, Анна, Елена — капралы, Ласло, Эрих, Андрей — лансы. Рядовой только Жозеф… ну и вы теперь.[16]

— А ты давно воюешь?

— Почти год… Был в отпуске, это святое… Странно сейчас дома. — Дик коротким движением воткнул нож в доску стола. — Ты знаешь, наверное, нас тогда Австралия прикрыла, даже снега почти не было, и морозы так себе. Считай, дешево отделались… Приезжаешь, как с иной планеты! Все так… и не так. Я сам с фермы, Лайонхерт называется, мы сыр делаем — «Фэндэйл», знаменитый, может, ты ел даже… может, даже наш… Вот ходишь по городу — будто нигде никакой войны… и люди о чем-то странном говорят… Потом проходит, конечно, а сперва… — Он покрутил головой. — Иоганн — военный потомственный, Елена в станице работала, Жозеф — городская шпана, прямо скажем. Анна — спортсменка, биатлонистка, Ласло — прямо из школы, Эрих — боевик, Эндрю — тоже боевик, я вон — фермер… а думать тут начали одинаково… — Дик усмехнулся каким-то своим мыслям и вдруг спросил: — А ты кто?