Так Джек впервые увидел Крэйн. Десять тысяч квадратных километров холмов, названных в честь вождя переселенцев-англосаксов, прибывшего сюда, еще когда банды считали себя тут полновластными хозяевами.

Холмы шли гряда за грядой, одинаковые, как спины каких-то животных, безлесые, покатые. Кое-где белесо тускнели выходы камня. Примерно с середины холмов в низины спускались молодые рощицы, кое-где петляли речушки.

Холмы были красивы. Может быть, родившимся полвека назад они показались бы бедными и скучными, но Джек, не избалованный красотами природы, первым воспоминанием детства которого были заснеженные набережные, только-только начавшие расчищаться развалины и мертвые черные деревья, был восхищен. И вдруг — как варварский мазок кандинщины посреди великого полотна Мастера! — черные, выгоревшие коробки. Три… десять… пятнадцать… Джек сбился со счета. Вертолет, винтами вниз висящий на скалах. Еще один — лежащий в траншее, пропаханной своим собственным весом и скоростью при падении. Третий — переломленный пополам, как моделька, которые любит делать младший братишка Джека.

Не верилось, что тут могли быть бои. И все-таки они здесь были. Горелое железо говорило об этом красноречивее любых слов.

Фишер соскочил с головной машины, покачался на носках, осмотрелся. Джек напрягся, ожидая команды, но лейтенант, повернувшись корпусом, махнул рукой:

— Хватит броню греть. Слезайте.

— Ничего себе, — удивленно сказал Густав, спрыгивая.

Джек передвинул автомат под руку и огляделся. До первых холмов было метров пятьдесят, не больше, и позади ревели, удаляясь, движки БМП. В холмах им нечего делать.

Сорок человек остались на нейтральной полосе.

— Первое отделение — налево, второе — направо, расстояние обычное, — распорядился Фишер. Иоганн сказал:

— Товарищ лейтенант, у меня двое новичков…

— Выполняйте, Херст.

— Да, товарищ лейтенант. За мной, быстро. — Швейцарец добавил что-то по-своему и подбросил «сайгу» стволом на плечо.

Медленно приближаясь к холмам — наискось, — они прошли метров семьсот, не меньше. Иоганн остановился и буркнул:

— Может, он и прав. Учиться-то надо… Так. Джек, отдай ствол и цинк Ласло, пойдешь справа… слева с Андреем. Жозеф, отдай упаковку Дику, пойдешь справа с Эрихом. Хелен, вперед с Ласло. Темп ходьбы обычный. Разбежались. Чтоб нам провалиться.

— Чтоб нам провалиться.

— Чтоб провалиться.

— Чтоб провалиться.

— Пошли, Джек. — Русский указал стволом взятого наперевес пулемета на склон холма и зашагал первым.

— А зачем ствол отдавать? Я привык, не тяжело, — сказал Джек, догнав русского.

Тот ответил, не поворачиваясь:

— Если тебя убьют, то до ствола и цинка еще поди доберись. Кстати, он и слева тебя пустил потому, что с этой стороны наши за холмами идут. Ты не обижайся. — Он обернулся, и Джек пожал плечами: мол, за что? — А вот я страшно обижался, когда он меня вот так же ставил… Вот здесь и пойдем.

Джек посмотрел вверх. До гребня холма оставалось еще метра три некрутого подъема.

— А туда не поднимемся? С гребня видней…

— Видней, — кивнул Андрей. — Если бы то просто холмы… ну, как сопки у нас — так и пошли бы. А тут смотри — между сопками молодой лес.

— Ну и что? — не понял Джек.

— Ну и соображай. — Андрей приостановился, не опуская пулемета. — Допер?

— Допер — кивнул Джек. — Снизу, из рощ, нас на гребне будет видно, как терьера на снегу. А мы в рощах никого не увидим. А нас ведь за этим и послали…

— Подсекаешь. По-шли… А самое главное, Джек, запомни: в таких холмах не верят ушам. Если стреляют за спиной, значит, могут стрелять где угодно. Хоть под ногами.

С этого момента он умолк. Шагал впереди, метрах в десяти, и его спина — кстати, не такая уж широкая — была совершенно неподвижной. Он смотрел вниз, в распадок, где кипела неожиданно яркая в тусклом окружающем мире зелень переходящих одна в другую рощ.

Шли долго, не меньше часа, в полной тишине. Внизу, чуть позади, иногда взлетали птицы — там двигался головной дозор и основная часть отряда. Да и на противоположном холме, в сотне метров справа, иногда различалось движение — Эрик и Жозеф. Они двигались небыстро, равномерно, и на фоне склона холма были практически незаметны.

— Поглядывай на тот гребень, — бросил вдруг Андрей. Хотел еще что-то сказать и вдруг упал на колено. — Оппа! Прикрой.

Джек уже понял: сейчас его единственная задача — от и до выполнять все, что скажут. Упав на левое колено, он нацелил автомат на рощу внизу.

— Хорошо ходят, — сказал Андрей. — Иди посмотри. Стоянка. Как подошли — пес его… А вот как свалили — смотри. — И, отойдя чуть в сторону, достал «уоки-токи».

След мотоцикла на траве прочитывался легко. И направление его Джек мог определить. Ну и…

— Ну и что? — спросил он. — Это мотоцикл снайпера ждал?

— М… угу. — Андрей вертел в пальцах веточку.

— А нам-то что? — добивался Джек. — Умотали они, и…

— Выхлопным пахнет. Принюхайся.

Джек добросовестно понюхал:

— Н-не…

— Пахнет, пахнет. Все другие запахи этот забил… А вот веточка, которую махди грыз. Пахнет от нее гнилыми зубами. И влажная. От слюны. Полчаса назад они тут были… Палочку эту, — он подкинул веточку и бросил ее в сторону, — грыз махди лет двадцати пяти, безалаберный, но с хорошей реакцией. Ниже меня на голову.

Джек, слушавший все эти разглагольствования как откровение, грустно сказал:

— Так я никогда не смогу.

— Не сможешь, — неожиданно сказал Андрей. — Этому надо с детства… даже не учиться, просто жить среди этого. Я ведь родился знаешь где? На Дальнем Востоке. Знаешь, как наша деревня называется? Занадыровка. А стоит на сопке Амба над речушкой Каюк. Не шучу, честно! — Он засмеялся, но Джек не понял, в чем юмор. — Отец меня на охоту с шести лет брал… Дик — тот тоже умеет, но похуже меня. И все-таки многому можно научиться. И научишься. А пока пошли-ка дальше. Впереди бой.

— Бой? — Джек нахмурился.

— А как же… Днем они долго не ездят, боятся наших вертушек. Значит, заныкались неподалеку. А неподалеку — Файран. Деревушка такая… если это можно назвать деревушкой… Вот там они и есть. — Он сделал шаг и весело сказал: — Так и воюем. Теперь главное — не напороться.

Они зашагали дальше. Но теперь Джек шел, словно на пружинах. О том, что впереди бой, было сказано так буднично, так спокойно… И ничего не изменилось кругом. А что должно было измениться? Природе-то на людей наплевать, особенно после того, что они с нею сотворили в последние полвека. Люди могут резать и стрелять и друг друга, и кого угодно посреди вот таких холмов, в рощице, на берегу ручейка — и их крики, их боль, их кровь так и останутся их. Предельно чужими и холмам, и рощице, и ручейку…