— Голубушка, можете это унести. Моя подруга неважно себя чувствует, поэтому принесите ей чашку чая и ломтик поджаренного хлеба.

Эмили попыталась возражать:

— Но я…

— Поверь мне, Эми, — заявила Роза, не давая Эмили открыть рот. — Я буду плохой подругой, если позволю тебе расстроить желудок.

— Что за глупости, мисс Лэйн. На этой железнодорожной ветке подают самые вкусные обеды во всей стране.

— Я знаю, мистер Маккензи, — произнесла Эмили, бросив еще один раздраженный взгляд на Розу, которая как раз отправила в рот кусочек банана.

Завтрак продолжался. Эмили грызла тосты, а Роза и агент тем временем поглощали куриную печенку и яйца в тесте под луковым соусом, аппетитно посыпанные укропом.

Не в силах больше смотреть, как они едят все эти вкусные вещи, Эмили извинилась и решила вернуться в поезд.

Маккензи поднялся вслед за ней.

— Я должен попрощаться с вами, мисс Лэйн. Дальше я еду в другую сторону. Мне было очень приятно встретить вас, мэм. Надеюсь, вы благополучно доберетесь до места и оставшийся путь доставит вам удовольствие.

— Благодарю вас. Мне жаль, что вы оставляете нас, мистер Маккензи, — ответила Эмили, надеясь, что он не заметит той радости, которая невольно прозвучала в ее словах. — Желаю вам поскорее поймать свою жертву.

Он удивленно поднял брови, различив иронию в ее словах, а потом так уничтожающе усмехнулся, что это заставило улыбнуться даже Эмили.

— Не все сразу, мисс Лэйн. Но теперь мне точно известно, где ее искать, и я направляюсь в Сент-Луис.

— Желаю вам успеха, сэр.

«И пусть все будет как можно хуже. Да. Всего плохого», — подумала она. Несуразица получилась не хуже, чем у Розы. Она стала выражать свои мысли почти так же ужасно.

Бурчание в желудке — вполне соответствовало настроению Эмили, когда она вошла в вагон и заняла свое место, поджидая возвращения Розы. Ей кое-что надо было сказать этой обжоре, лгунье, самовлюбленной кокетке, которую девушка раньше считала своей подругой.

Через некоторое время Роза и Маккензи вышли из ресторана, непринужденно разговаривая, потом он приподнял шляпу, распрощался и пошел прочь.

— Надеюсь, ты плотно позавтракала! — с сарказмом произнесла Эмили, когда Роза заняла место рядом с ней.

— К тому же добрейший мистер Маккензи заплатил за наши завтраки. Ты видишь, какой он обворожительный сорвиголова.

— Возможно, твой голод этот завтрак и утолил, но лично я по-прежнему ужасно хочу есть.

— Да, но ты же сама говорила, что плохо себя чувствуешь.

— Я хотела отбить у него охоту со мной разговаривать. А ты, как я заметила, была расположена болтать не переставая!

— О Господи! Ты что, всегда такая злая, когда проголодаешься? Совсем как голодный тигр, — сказала Роза добродушно. — Тогда мне нужно было припасти для тебя хороший кусок сырого мяса, а не вот это, мое золотце.

Роза полезла в карман и извлекла апельсин.

— Я ухитрилась стащить его со стола с десертом.

— Чай с сухариками! — продолжала ворчать Эмили, но гнев ее постепенно стихал. — Тоже мне подруга!

Она стала торопливо очищать апельсин.

— Мне очень жаль, но это первое, что пришло мне в голову. Сухарики помогают при расстроенном желудке.

— Но у меня не было расстройства желудка!

С наслаждением Эмили впилась зубами в сладкую, сочную мякоть.

— О, как вкусно! Господь Бог знал, что делал, когда создавал апельсины.

— Ты простила меня? — спросила Роза, старательно изображая раскаяние.

— Ну конечно. Но в следующий раз твоя очередь быть больной, а уж я-то наемся всласть.

— Надеюсь, следующего раза не будет, душечка. Как ни обворожителен и приятен этот мистер Маккензи, я надеюсь, что мы видели его в последний раз.

В телеграмме на адрес «Гарви-Хаус», Лас-Вегас, Нью-Мексико говорилось, что к завтраку прибудут двадцать пять пассажиров. Девушки торопились закончить сервировку столов, пока поезд еще не подошел к станции.

Глядя, как Роза раскладывает салфетки, Эмили неодобрительно нахмурила брови.

— Роза, ты забыла, чему я тебя только что учила?

— О да, да! — И Роза начала повторять, словно затверженный урок: — Слева кладут вилку и свежую салфетку, а ложка и нож должны лежать справа.

Она быстро переложила на нужные места накрахмаленную льняную салфетку и тяжелое шеффилдское столовое серебро.

— И ни минуты не осталось в запасе. Вон идет мистер Спадающие Бриджи.

— Ш-ш-ш, Роза. Несколько дней назад он, кажется, услышал, как ты его называешь.

— Что за задержка, барышни? — спросил Фаллон Бриджес, подскакивая к столику. — Поезд подойдет через пять минут, а вам нужно сервировать еще один стол.

И метрдотель указал на него тощим пальцем.

— Мы все успеем, мистер Бриджес, — вежливо сказала Эмили.

— Надеюсь на это. Поворачивайтесь побыстрее.

— К счастью, мы брали уроки балета и можем показать свое мастерство, — слащаво произнесла Роза.

Бриджес бросил на нее уничтожающий взгляд.

— Меня не интересуют ваши потуги на поприще юмориста, мисс Дюбуа.

С этими словами Бриджес принялся измерять пальцами расстояние от каждого прибора до края стола.

— Так-так, — пробормотал он, неодобрительно покачав головой. — Все лежит неправильно, мисс Дюбуа.

И он переложил приборы.

— Возможно, у меня пальцы длиннее, чем у вас, мистер Бриджес.

— Ну, так подрежьте их немного.

— Как ты думаешь, он имел в виду мои ногти? — прошептала Роза, когда надоедливый коротышка, продолжая проверку, проследовал к другому столу.

— Поторапливайся, Роза, нам еще надо управиться со следующим столом. Я разложу приборы, а ты расставь чашки и блюдца.

Эмили улыбнулась, увидев, с каким рвением Роза взялась за дело. Несмотря на Бриджеса, который был ужасным придирой и сторонником строгой дисциплины, Эмили любила свою работу. Это было самое лучшее дело, каким она когда-либо занималась — если не считать побега из дому, с которого все и началось. Теперь она была официанткой в ресторане «Гарви-Хаус». Две недели, которые прошли с тех пор, как они с Розой приехали в Ныо-Мексико, открыли для нее совершенно новый мир. Все здесь отличалось от той жизни, которую она знала раньше.

Город, в котором теперь жили подруги, казалось, застрял где-то в прошлом. Ничто здесь не говорило о том, что в мире уже настали девяностые годы. Он остался таким же простым городком, каким был в начале освоения Запада. Вокруг на многие мили простирались плоские и бесплодные равнины, и только кое-где, далеко друг от друга, возвышались неприступные скалы, похожие на одинокие мачты в море прерий. Все это сильно отличалось от широких океанских побережий и ухоженных зеленых газонов Лонг-Айленда.