Маму сшить мне такой же мундир, как у генерала. Папа долго пропадал в горах, собирая травы, чтобы купить зеленую армейскую ткань, которую продавали в военном магазине. По вечерам я уговаривал Папу сделать мне игрушечную винтовку из бамбука. А потом каждый день маршировал на заднем дворе в своем новом обмундировании и с оружием, сражаясь с соломенными человечками, словно это вьетконговцы.

После школьных занятий я задерживался в школьном дворе, который отделялся от военной заставы лишь железными воротами, перелезал через них и погружался в другую жизнь. Там все отличалось от моего скромного дома. По радио звучала музыка, в то время как солдаты играли в футбол. Дети со своими мамами или нянями сидели на скамейках, уплетая сладости. Женщины-военные в юбках и белых блузках смеялись и кричали, бросая жестяные банки с напитками в проходящих мужчин.

Когда солнце заходило за кокосовые деревья на центральном дворе, голос в громкоговорителе объявлял, что обед готов. Из кухонной трубы доносились великолепные запахи, растворяющиеся в воздухе и проникающие в мой нос, вызывая чувство голода. Не стоило прикладывать больших усилий, чтобы понять, что у них на столе все было в изобилии: сосуды с горячим белым рисом, восхитительный суп, корзины свежих фруктов и блюда с морскими деликатесами, о которых я мог только мечтать. Если бы кто-нибудь спросил, что собой представляет рай, я бы не задумываясь ответил, что он в двух шагах от меня, за этими железными воротами. А генерал этой заставы — мой бог.

ГЛАВА 4

1960

ПЕКИН

Школа святого Иоанна, построенная на зеленых холмах возле Запретного города[2] в Пекине, первоначально была католической. Ее открыли американские монахини для переселенцев из США в двадцатых годах прошлого века. Она отличалась унылой униформой, однообразным рационом, строгим распорядком и великодушными монахинями, которые каждое утро громкими голосами возносили хвалу Богу в богато украшенной капелле. Но в коммунистическом Китае эта школа символизировала абсолютное превосходство государства над церковью. Католики в ней больше не учились; на смену им пришли дети политических и культурных деятелей. Однако здесь еще сохранились следы американского изобилия и роскоши, особенно резко выделявшиеся на фоне нищеты других школ в разраставшемся городе.

На сцене просторного актового зала стояло старинное пианино ручной сборки, сделанное фирмой «Стейнвей» в Нью-Йорке. Кроме того, в школе святого Иоанна был спортзал, баскетбольная и волейбольная площадки и хранился спортинвентарь. В холодные зимние дни школа полностью обогревалась печью. Беспощадный летний зной разгоняли вентиляторы фирмы «Дженерал электрик», которые приводил в движение собственный электрогенератор. И если ученики других школ справляли естественные надобности в выгребных ямах на краю игровой площадки, то детишки в школе святого Иоанна пользовались удобными туалетами.

В один прекрасный летний день к нам приехал ректор этой элитной академии, седовласый наставник, окончивший в свое время Колумбийский университет. Мать подала ему чай и закуски, которые принесла служанка, и мы уселись в саду под дубом среди разноцветных пионов. Отец, специально для этого случая приехавший из Балана, вышел и поприветствовал его. Мне уже было семь, и я мог посидеть с ними. Пожилой ректор улыбнулся из-под пышных усов и объяснил цель своего визита. В руках он держал большую книгу в кожаном переплете; согласно записям, которые велись в ней, я, первый сын союза династий Лон и Ксиа, зачислен в первый класс и должен готовиться пойти в школу нынешней осенью. Он взглянул на меня сверху вниз и продолжил. Я был вторым по счету из тридцати первоклассников, которых он намеревался лично посетить и оценить. Первый оказался внуком председателя Мао. Родители одновременно кивнули и понимающе улыбнулись. Декан преподнес им красный конверт с приглашением, и отец, встав и поклонившись, взял его. Затем отец предложил тост, и декан принял чашку зеленого чая обеими руками. После недолгого почтительного молчания встреча окончилась, и мы проводили его до главного входа.

В первый учебный день я достал свой новый синий матросский костюмчик с белыми полосками на плечах. Сентябрь в Пекине был теплым, по синему небу плыли белые облака, потому я не надел шляпу и разделил свои непослушные волосы на прямой пробор — так они выглядели аккуратнее. Мать, отец, две гувернантки и водитель были готовы мне помочь, но я отказался от предложения поправить рубашку и завязать шнурки, торжественно объявив, что отныне намерен делать все сам. Но, перемигнувшись с водителем, добавил, что машина мне еще пригодится.

Я посмотрел на маленькие наручные часы, которые накануне мне подарили родители. Я надеялся повидать дедушек до ухода в школу. Они задержались на утреннем собрании у председателя Мао и явились как раз в тот момент, когда меня сажали в джип. Приказав водителю подождать, я выпрыгнул и обнял их. Дедушка-банкир подарил мне маленькие серебряные счеты и сказал, что деньги — добро, когда они есть, и величайшее зло, когда их нет. А мой дедушка-генерал подарил шоколадное ружье, добавив, что главное — это власть: миром правят пушки, а не деньги. Я улыбнулся. Иногда даже семилетний ребенок видит, что взрослые свихнулись. Я забросил счеты в пустой ранец, а шоколадное ружье съел по пути в школу.

Занятия в школе показались мне легче легкого. В первый же день в ответ на вопрос о самых маленьких известных нам числах я сообщил учителю математики о существовании десятичных дробей. Никто в классе не имел об этом понятия. Учитель китайского языка был не менее удивлен, когда я рассказал наизусть, стихотворение, написанное в восемьсот сороковом году до нашей эры, в эпоху династии Тан, и вызвался написать его на доске, чтобы показать, что действительно его понимаю. Я преуспел во всех видах спорта, кроме прыжков в высоту, там мой рост мне только мешал. Я моментально стал популярным среди одноклассников; не нравился я лишь группе, которой верховодил Хито, туповатый внук министра внешней торговли. Члены этой маленькой банды редко заговаривали со мной. Они умолкали, когда я приближался, но стоило мне уйти, и они снова начинали жужжать, как рой назойливых мух. Их неприязнь раздражала меня и могла помешать мне стать старостой класса.

Однажды я поздоровался с Хито, когда мы проходили по узкому коридору кампуса. Хито не только не ответил, но вдобавок ко всему отвернулся и плюнул на землю. В тот вечер я вернулся домой злым и за ужином спросил дедушку Лона, что он думает о министре внешней торговли.

— Это коррумпированный идиот, который копает под меня! — ответил дедушка, попыхивая трубкой. — Он не