Жора вышел. Развернувшись на кругу, трамвай звякнул и уехал обратно. Немногочисленные пассажиры с тяжёлыми авоськами потянулись через пыльный скверик к белеющему сквозь листву жилому массиву. Близился вечер. Рядом с ним никого не осталось. Только аккуратная старушка в белом платочке сидела на раскладном стульчике около тропинки, разложив на перевёрнутом ящике плоды скромного огорода: горку зелёных яблок, пару кабачков и пучок флоксов в трёхлитровой стеклянной банке.

– Почём цветочки, мама? – спросил Георгий.

– Да бери так, матросик, – сказала старушка. – Я всё равно домой собираюсь. Не тащить же их назад. Завянут.

– Я бы купил… Но деньги кончились.

– Да уж вижу. Откуда у тебя деньги. А если и были… Пропил, небось, в городе с дружками.

Она осуждающе погрозила скрюченным пальцем, достала из банки жиденький успевший привянуть букетик:

– На держи. Девушке своей подаришь.

– Да нет у меня девушки, мама…

– Ну… Этого добра у нас тут навалом. Вон туда иди, не промахнёшься.

– А что там, мама? Бабская общага? —с надеждой спросил он.

– И она тоже, – ответила старушка.

На вытоптанном пустыре позади облупившегося трёхэтажного дома две девушки играли в бадминтон. На подоконнике открытого окна стояли чёрные магнитофонные колонки. По округе разливалась песня о моряках, которые дружно живут внутри жёлтой подводной лодки. «Хороший знак», – подумал Георгий. От частого перематывания плёнка местами потёрлась, и казалось, что звук производит не современное электронное устройство, а ржавая игла, карябающая чёрную пластинку старинного граммофона.

Девушки были некрасивые. Играть в бадминтон они не умели, да не очень-то и хотели. Матрос, неожиданно появившийся с букетом цветов, вызвал у них гораздо больший интерес, чем потрёпанный пластиковый воланчик, который нагло отказывался летать в правильном направлении.

После девяти часов вечера в женское общежитие посторонних не пускали, тем более не вполне трезвых матросов. Но, как учил Жору Цветкова мастер автобазы, – если сразу не получается, осмотрись, подумай и зайди с другой стороны.

Железные костыли, которыми пожарная лестница из последних сил цеплялась за стену, частично разболтались, а местами совсем выпали. Ржавые ступеньки пачкали руки. Хлипкая конструкция угрожающе скрипела и качалась. Где-то на уровне третьего этажа Жоре показалась, что лестница сейчас вырвет обломки верхних зубов из рыхлой штукатурки, и он, начертив по вечернему небу гигантскую дугу, рухнет в сиреневый куст – прямиком на острые пики поломанных ещё в мае месяце веток.

Но лестница держалась. Хмель из головы почти улетучился. Стало страшно.

Чтобы попасть в чердачное окошко, надо было сделать один шаг по тоненькому карнизу из трёх выступающих кирпичей. Похоже, что Жора не был первым, кто прошёл этим опасным путём к женскому сердцу. Старая кладка местами разрушилась под каблуками предшественников и грозила совсем обвалиться. Более того оказалось, что равнодушная природа обделила Георгия не только ростом, но и размахом рук. Держась левой рукой за ржавую ступеньку он с трудом мог дотянуться кончиками пальцев правой руки до деревянной рамы. Секунда ужаса, пока его тело находилось в невесомости, и запах старой штукатурки, которую он вытер своим носом, выбили из головы остатки хмеля. Правая рука крепко ухватила деревянный брусок. Пальцы ощутили трещинки старой масляной краски. Кирпичный карниз выдержал вес мухи. Из открытого окошка дунуло уютным теплом.

Когда Жора открывал дверь в комнату №36, его пальцы немного дрожали. У девчонок нашлась большая бутылка кагора и остатки жареной картошки на чугунной сковороде. Высокая Зинаида проявила чуткость и, стараясь не смущать гостя, сама срезала кухонным ножом белую полиэтиленовую пробку. Креплёное вино мягко растеклось по внутренним стенкам гранёных стаканов.

Первую подняли за знакомство. Сладенькая жидкость немного взбодрила молодого человека, и по второму разу он, на правах мужчины, разлил уже сам.

– А сейчас прошу выпить за наших ребят, которые не вернулись на базу, – произнёс Жора своё заклинание.

– И никто не посмел отказаться, – пояснил он мне серьёзным голосом.

Своей наивной упёртостью Георгий напомнил мне бедолагу Артура из книги братьев Стругацких «Пикник на обочине». «Счастье для всех даром, и пусть никто не уйдёт обиженный», – твердил тот по пути к Золотому шару, исполняющему желания. Что-то в этих фразах есть общее… Жалко, что великие писатели не повстречали в своё время Жору Цветкова, хотя, возможно, могли бы. Так как последнее его приключение (по крайней мере известное мне) произошло в Ленинграде – их родном городе.

А приключения в славном городе Таллинне закончились для Георгия бесславно, во всех смыслах этого слова. От тягот прошедшего дня, многочисленных встреч, героических боёв, переживаний и выпитого алкоголя после третьего стакана Жора, как говорится, поплыл. Последнее, что он мог припомнить, была отчаянная попытка выпить «за присутствующих здесь прекрасных дам» – по-гусарски с локтя. А первое, что он увидел поздним утром следующего дня, – была красная повязка с надписью «патруль» на рукаве армейского кителя, который тряс его за плечо. Хозяйки комнаты, вероятно, ушли уже на работу, так и не удовлетворённые позорно отрубившимся кавалером. А опытная вахтёрша позвонила в военную комендатуру по номеру, который она за долгие годы службы в женском общежитии выучила наизусть.

После возвращения с губы Жору, как он выразился, списали – перевели с подводной лодки на обычный надводный корабль. По иронии судьбы продолжать службу ему пришлось на морском охотнике – судне, предназначенном как раз для борьбы с субмаринами. Для Георгия это было равносильно удару ниже пояса.

– Там было плохо, – грустно подытожил он свой рассказ.

О событиях, которые привели матроса Цветкова в «чкаловскую» камеру гарнизонной гауптвахты на углу Садовой и Инженерной, я узнал только через четыре часа во время моей последней смены.

Командир корабля, принявший в свой экипаж нарушителя-рецидивиста, в увольнение Георгия вообще не отпускал, полностью загружая нарядами и хозработами. Редкие минуты, свободные от вахт и «драинья медяшки», Жора посвящал тренировкам. За несколько месяцев службы на корабле он здорово окреп. От кубометров съеденной каши и километров проглоченных макарон раздался вширь, потяжелел и перешёл в менее выгодную для себя весовую категорию. Соперников тут было больше, и награды доставались труднее, а то и вовсе не доставались. Жора загрустил.

Но в феврале неожиданно случился кризис. Нет, не в экономике страны. В эпоху развитого социализма кризисов в СССР не было. Кризис произошёл в личной жизни нашего героя.

На береговой базе размещалась большая матросская столовая, на тысячу посадочных мест. В наряд по кухне на сутки назначали сразу человек по тридцать. Лучшим местом считался варочный цех – поближе к еде. Худшим – овощной, примыкающий к мусорной камере. В мусорке стояли высокие железные баки для отходов, которые наполнялись картофельными очистками и объедками с