Затем настал черед Скорцени оказаться лицом к лицу с Адольфом Гитлером. Серо-голубые глаза фюрера, полные дьявольской энергии, казалось, видели Скорцени насквозь. Посмотрев на гиганта австрийца, фюрер не мог не заметить на левой щеке Скорцени длинный шрам, след дуэли.

Сделав шаг назад, Гитлер окинул взглядом присутствующих.

Затем поинтересовался, кто из них знаком с Италией.

Утвердительно ответил один лишь Скорцени.

«До войны я дважды бывал там, — ответил он. — Я на мотоцикле доехал до самого Неаполя».

Гитлер ничего не сказал на это. Вместо этого он задал новый вопрос всем шестерым:

— Что вы знаете об Италии?

Возникла пауза. Вопрос вызвал удивление, поскольку эта страна являлась военным союзником Германии, это общеизвестно. Один за другим офицеры начали произносить фразы-клише, разработанные пропагандистской машиной Третьего рейха: партнер по коалиции стран «оси», идеологической союзник и так далее и тому подобное. Скорцени решил пойти ва-банк. Связь вопросов Гитлера и загадочные, непонятные события в Италии побудили его дать ответ, отличный от ответов других офицеров. Действительно, что ему терять?

«Я австриец, мой фюрер», — произнес он. После поражения в Первой мировой войне Австрии пришлось отдать внушительную часть своей территории Италии. В Южном Тироле (или Альто Адидже, как называли его итальянцы) проживали примерно 200 тысяч австрийцев, говоривших по-немецки.

Гитлер смерил его долгим взглядом, но снова ничего не сказал.

«Добавлять к этой фразе нет особой необходимости, каждый австриец как личную потерю воспринимал потерю Южного Тироля — самого красивого уголка на земле», — вспоминал впоследствии Скорцени. Он знал, что Гитлер — по происхождению австриец и азартный игрок в том, что касалось политики и войны.

Снова смерив присутствующих внимательным взглядом, Гитлер сказал:

«Вы свободны, господа, а вас, гауптштурмфюрер Скорцени, я попрошу задержаться».

* * *

Гитлер и его гость остались одни. Импровизация Скорцени неожиданно увенчалась успехом. Поскольку диктатор ничего конкретного во время коллективной беседы не высказал, гауптштурмфюрер по-прежнему точно не знал, что от него требуется. Кстати, Скорцени с высоты своего немалого роста отметил про себя, что фюрер слегка сутулится.

«У меня имеется для вас особое задание огромной важности. Муссолини, мой личный друг и наш верный товарищ по оружию, вчера стал жертвой предательства со стороны итальянского короля и был арестован своими же соотечественниками. Я не могу оставить в беде великого сына Италии. Дуче для меня — воплощение величия Древнего Рима. Новое итальянское правительство предало нас. Я сохраню верность моему старому союзнику и моему верному другу. Дуче необходимо спасти, иначе его передадут в руки англоамериканцев». Из сказанного следовало, что после устранения Муссолини новое итальянское правительство (режим Бадольо) может перейти на сторону врага.

«Когда фюрер начал разговор со мной, то пришел в небывалое воодушевление. Хотя он оставался скуп на жесты, в его облике тем не менее читалась необыкновенная сила».

«Я поручаю вам операцию по спасению дуче. Она имеет огромную важность для дальнейшего хода войны. Вы должны приложить все свои силы для ее выполнения. В случае успеха вас ждет награда!»

Далее Гитлер сказал, что в ходе порученной Скорцени операции он будет выполнять приказы генерала люфтваффе Курта Штудента, который вскоре вылетает в Рим с группой парашютистов.

Имелась в виду тайная операция, которую следовало держать в тайне не только от итальянцев, но и от немецких коллег Скорцени.

«А теперь о самом главном, — продолжил фюрер. — Нет особой необходимости говорить о том, что все должно быть в строжайшей тайне. Помимо вас, об этом должны знать лишь пять человек». Операция должна была оставаться тайной даже для маршала Альберта Кессельринга, главнокомандующего немецкими войсками в Италии и немецкого посла в Риме. «Они не владеют ситуацией, создавшейся в Италии, и могут наделать всевозможных ошибок». Как стало ясно позднее, Гитлер стремительно терял веру в немецких военных и дипломатов, работавших в германском посольстве в Риме, которые, по его мнению, перестали нормально работать.

Не удивительно, что Скорцени проникся мистическим духом Гитлера.

«С каждым новым словом фюрера я чувствовал, что становлюсь пленником его магического обаяния. Весомость его слов была столь велика, что я не испытывал ни малейшего сомнения в успехе предстоящей операции».

Скорцени подметил, что голос Гитлера звучал эмоционально и выразительно, особенно когда он говорил о своем друге Муссолини.

Собеседники обменялись рукопожатиями. Скорцени шагнул за порог, чувствуя спиной взгляд фюрера.

* * *

Ошеломленный встречей, Скорцени вернулся в приемную Чайного домика. Он все еще ощущал на себе взгляд Гитлера, «мощный взгляд опытного гипнотизера». Скорцени закурил и сделал несколько глубоких затяжек. Вскоре перед ним снова возник Гюнше и сообщил, что в соседней комнате его ждет генерал Штудент. Скорцени вошел в комнату, где представился генералу Штуденту, опытному командиру германских воздушно-десантных войск. (В Третьем рейхе ВДВ относились к ВВС в отличие от Великобритании и США, где они относились к армии.) Гитлер поручил Штуденту руководство операцией по спасению Муссолини, получившей название «Эйхе» (Дуб). Скорцени показалось, что у Курта Штудента приятное, внушающее доверие лицо, которое, однако, пересекал глубокий шрам, проходивший по лбу (результат ранения пулей снайпера в 1940 году).

Неожиданно раздался стук в дверь, и в комнате появился еще один человек. Это был Генрих Гиммлер. Когда-то он был обычным фермером, теперь же стал главой СС и, таким образом, главным начальником Отто Скорцени, не говоря уже о том, что являлся одним из самых влиятельных и могущественных людей Третьего рейха.

После коротких рукопожатий Гиммлер предложил обоим садиться. Судя по всему, он был чем-то обеспокоен.

Заговорив первым, рейхсфюрер обрисовал политическую обстановку, сложившуюся в Италии, и рассказал о событиях, произошедших после отстранения Муссолини от власти. Он считал, что новое правительство, руководимое Бадольо, вряд ли сохранит верность государствам «оси». Гиммлер полагал, что Бадольо изменит своим союзникам и заключит сепаратный мир с англоамериканцами сразу, как только подвернется такая возможность.

Далее рейхсфюрер назвал ряд имен итальянских военных, политиков и аристократов, часть которых он охарактеризовал как союзников, других же именовал предателями. Этот список показался Скорцени бесконечным, и, когда он попытался сделать записи, Гиммлер сурово остановил его:

«Никаких записей! Все должно оставаться в абсолютной тайне! Вы должны наизусть запомнить эти имена!»

Ни Скорцени, ни Штуденту не удалось вымолвить ни слова, а Гиммлер продолжал осыпать их лавиной различных имен и указаний.