«Террор можно остановить лишь террором, — упрямо стоял на своем Гитлер. — Лишь тогда мы положим этому конец, если сами нанесем по ним ответный удар. В противном случае наш народ постепенно сойдет с ума. Мы сможем добиться успеха лишь в том случае, если будем наносить систематические удары по их городам. Но пока я только слышу слова вроде „Мы не нашли этого места“ или „У нас не хватает самолетов“, а потому оказывается, что у нас есть все необходимое для чего-то еще. Я же слышу обычную отговорку „Мы не можем его найти“. Мы не можем найти Лондон! Да это же позор!»

У Германии нет необходимого количества самолетов, гнул свою линию Кристиан.

«Неправда! — отрезал Гитлер. — Главное — заставить их почувствовать нашу силу. Если над центром Мюнхена появятся пятьдесят самолетов, этого будет достаточно, чтобы в такую ночь никто не уснул. И если вы в ответ тоже поднимете в воздух пятьдесят самолетов, это будет куда эффективнее, чем все эти ваши мины. И хватит кормить меня ерундой!»

Тем не менее, хотя Гитлер его почти не слушал, Кристиан стоял на своем.

«Довольно заниматься ерундой! — оборвал его фюрер. — Давайте нанесем удар! Все приготовим и выберем цель — мне все равно, что это будет. Потому что так дальше продолжаться не может. В конце концов, немецкий народ обезумеет. На террор нужно отвечать террором. Другого способа нет».

Когда же Гитлеру стало известно, что во время налета на Гамбург союзники потеряли лишь двенадцать самолетов, он поручил Кристиану определить точки, над которыми они были сбиты. (Минимальными потерями союзники, поднявшие в воздух 791 самолет, были обязаны последнему изобретению в нескончаемой войне радаров: на город были сброшены многие тысячи тонких алюминиевых полосок, мешавших работе немецких радаров.)

Из полученного ответа стало ясно, что в 1943 году Германия испытывала нехватку не только в бомбардировщиках.

«Хорошо, — ответил Кристиан, — только для этих целей мы не выделим ни капли горючего, а отправим людей на велосипедах».

«Поступайте, как сочтете нужным, — ответил Гитлер тоном школьного учителя, — главное, чтобы у меня на столе лежал отчет. Если необходимо послать людей на велосипедах, пусть это будут велосипеды».

* * *

Такова была обстановка в Германии в тот день, когда Муссолини вошел в королевскую виллу в Риме, не подозревая, что угодил в западню. Позднее в тот же день до Гитлера дошли первые свидетельства того, что в Вечном городе идет борьба за власть, а именно — донесение Вальтера Хевеля, это был человек Риббентропа в штабе Гитлера, который связался с послом Макензеном в Риме. Хевель подтвердил, что накануне, в субботу, 25 июля, Муссолини собирал Большой фашистский совет. Гитлеру было известно, что этот Совет не имел реальной власти и служил итальянскому диктатору не более чем ширмой, не говоря уже о том, что в последний раз дуче собирал его в 1939 году.

«Он слышал из разных источников, что заседание было бурным, — докладывал Хевель, имея в виду Макензена. — Поскольку участники заседания обязаны хранить тайну, то ничего конкретного он не слышал, одни лишь слухи».

Немцы в тот момент еще этого не знали, но Большой фашистский совет проголосовал за отмену единоличного правления дуче. Ну а поскольку реальной юридической власти Совет не имел, как не имел и силы навязать свое решение самому Муссолини, то это голосование можно рассматривать лишь как демарш, и не более того. Потому что сместить дуче можно было лишь путем государственного переворота, при условии, что последний поддержат военные. Однако в данном случае армия решила встать на сторону короля, поддержав таким образом куда более радикальную смену режима.

Ввиду отсутствия иной информации серьезность ситуации в Италии стала очевидна отнюдь не сразу. Гитлер скорее был озадачен, нежели всерьез обеспокоен.

«Какая польза от этих Советов? — недоумевал он. — На что они способны, кроме пустой болтовни?»

Увы, ближе к вечеру известие о государственном перевороте в Италии разорвалось в «Волчьем логове» подобно бомбе. Хотя мелкие подробности были до сих пор неизвестны, самого факта свержения дуче оказалось достаточно, чтобы логово фюрера сотрясло, словно взрывной волной. Примерно в 9.45 вечера маршал Вильгельм Кейтель, Верховный главнокомандующий, торопился в конференц-зал, где Гитлер и еще несколько лиц обсуждали сложившуюся обстановку.

«Дуче смещен со своего поста, — объявил Гитлер. Его слова предназначались Кейтелю, который только что вошел в комнату, но впечатление было такое, будто Гитлер пытался убедить самого себя. — Это известие пока не подтверждено. Правительство возглавил Бадольо. Дуче подал в отставку».

В тот вечер вскоре после того, как король Италии Виктор Эммануил арестовал диктатора, Бадольо связался с немцами и изложил им свою версию событий. Муссолини якобы добровольно ушел со своего поста, король же поручил ему, Бадольо, взять на себя функции главы временного правительства. Бадольо всячески подчеркивал, что смена власти — это исключительно внутреннее дело Италии и никак не затрагивает союзнических отношений с Германией. Он также заверил фюрера, что Италия продолжит свою борьбу против общих противников стран «оси». Гитлер даже не удостоил его ответом.

«Самый главный, самый „решающий“ вопрос состоит в следующем, — сказал генерал Альфред Йодль, — будут итальянцы сражаться и дальше или нет?» (Слово «решающий» было в числе самых популярных в нацистском жаргоне.)

«По их словам, будут, — ответил Гитлер. — И тем не менее все это попахивает изменой. Мы должны отдавать себе отчет в том, что это вероломство. Лично я жду, что скажет сам дуче. Я хочу, чтобы он немедленно прибыл в Германию».

Увы, никто не Германии так и не смог назвать местонахождение Муссолини.

«Если существуют какие-то сомнения, — продолжал Йодль, — то нам остается лишь одно».

С момента свержения Муссолини прошли лишь считаные часы, но Гитлер уже начал подумывать о том, не взять ли ему Рим силой, с тем чтобы восстановить диктатора у кормила власти.

«Я думал о том, а не задействовать ли нам 8-ю танковую гренадерскую дивизию, чтобы та оккупировала Рим и арестовала правительство», — произнес Гитлер, имея в виду моторизованную дивизию, дислоцированную в тридцати пяти милях к северу от Рима, рядом с озером Больсена.

За этим предложением последовало обсуждение обстановки между Гитлером и его военачальниками. Озабоченность фюрера вызывал тот факт, что на Сицилии было задействовано слишком большое число немецких войск. К 25 июля войска союзников выдавили эти части на северо-восточную оконечность острова. Гитлер опасался, что Италия может перейти на сторону противника, и тогда немецкие части на Сицилии окажутся в западне, окруженные со всех сторон коалиционными силами Италии, Англии и США.

«Наших солдат нужно спасти во что бы то ни стало, — заявил Гитлер, имея в виду немецкие части на Сицилии. — Тем более что там им делать нечего. Их нужно вернуть. Их снаряжение не имеет никакого значения. Пусть, если хотят, взорвут боеприпасы и технику, главное — вернуть солдат. А их там сейчас 70 тысяч. Чтобы справиться с итальянцами, нам достаточно пистолетов». (Немецкие войска на Сицилии включали в себя танковую дивизию СС «Герман Геринг», 15-ю танковую гренадерскую дивизию, части 29-й моторизованной пехотной дивизии и 1-й воздушно-десантной.)