поднимался пар, густой и белоснежный, окутывая стволы деревьев, облокачиваясь о стены домов, добирался до самых верхушек лесов, оставляя внизу чистое пространство с человеческий рост. В такие моменты, оказавшись на улице, в самом центре тумана, создавалось чувство, что это небо спустилось на землю. Его облака можно было потрогать, вытянув руки вверх, но снизу они казались бледно серо-коричневыми, от чего начинали давить, из-за этого ощущения хотелось сгибать колени и прикрывать голову руками.

Chapter 4

До моря я дошел уже после той встречи со своим природным страхом, что и натолкнуло меня о правильности моего решения, идти путем «просветления». Любая опасность сохранности жизни, неминуемо включает философское и взвешенное отношение ко всем своим поступкам совершенным или только планируемым. Оно встретилось мне поздним уже жарким утром. Рыбацкая лодка виднелась на ровном, четкой линией отделяющем однотонное небо от чуть-более синей глади воды. От этой лодки и доходили до берега мягкие, короткие волны, едва вспенивая кончик края воды, омывающей гладкие, мелкие камни побережья. Море – олицетворяло тогда статичность, когда как Горы – динамику. Хотя любой бы высказался в полной противоположности моим наблюдениям. На выступающих от берега пристанях сидели плотно одетые рыбаки, в громоздких резиновых сапогах и плащах, покрывающих их головы капюшонами. Чайки грелись на гальке, игнорируя мое движение в их сторону. Я голыми ступнями ощутил прохладную воду и гладкие камушки, которые доставляли сильный дискомфорт при передвижении по ним. Мне предстояло весь день двигаться по направлению берега, но спустя полчаса уже становилось до ужаса скучно. Смотреть на неизменный вид водной глади, редко разбавляемый далекими полетами чаек, и еще реже проплывающей рыбацкой лодки, становилось все сложнее. Концентрировать взгляд на расположенных по берегу сооружения удваивало неудобство, потому что приходилось все время держать голову в повернутом направо состоянии, от чего уставала шея и глаза. А с тупой болью в ступнях от камней, усталость в шее навязывала мысль о возможности потери сознания, вот так просто, из-за постоянной приглушенной боли. Но думать об этом не хотелось. Все мысли будто бы накрылись изолирующим куполом, перекрывающим поток и обмен информации как снаружи, так и внутри головы. Резко оказавшееся по середине неба солнце пекло макушку. Клонило в сон. Хотелось оказаться в номере отеля, в котором я остановился на первую ночь. В чистой громадной мягкой постели с двумя легкими одеялам, под мансардной крышей напротив крупных окон в полстены, открывающих вид на вершины восточных гор…

Когда стало совершенно невмоготу передвигаться под палящим солнцем, настигло осознание, что можно сложить путь как угодно, ведь в любом случае, я иду без выстроенного маршрута, интуитивной дорогой. Окинув морскую «долину» мимолетным взглядом и мысленно пообещав разобраться в прелести ее пейзажа в следующий раз, я свернул в переулок между домом и какой-то хибары, по направлению в глубь поселения. Переулок превратился в улицу, которая оказалась единственной и самой длинной из всех, что мне попадались в этих краях. Она плавно извивалась подъемом к подножью горы.

Редкие собаки, попадающиеся мне на пути, были дружелюбны и не лаяли на меня, навивая какое-то странное чувство, ведь я шел рядом с терриротрией, которую они охраняли по праву собственности. Еще реже встречались бездомные коты, безмятежно сидевшие на заборах и наблюдавшие, словно зрители театрально выступления.

Поднимаясь все выше, плодоносящие деревья переходили в лесные массивы, а жилые домики становились все меньше, неказистее. Деревня заканчивалась рекой с резким каменистым берегом, а уличная дорога, переходила в сужающеюся тропу куда-то вдаль, перебираясь через речку по выложенному из крупных камней мосту. И пока я проскакивал через реку, на меня напала ужасно грустная мысль завершения путешествия. Два крайних дня – это остаток срока преодоления моего пути. Осознавая это, я должен был выжимать из каждой минуты максимальную созидательную пользу, однако мне вспомнилось все из моей настоящей жизни, о всех отложенных обязанностях, сроках недоделанной работы, необходимости оплаты счетов за жилище и прочая, совершенно неуместная ерунда. Гневаясь в борьбе между своими мыслями, пытаясь сосредоточиться на здесь и сейчас, я бы определенно мог проснуться на ветке дерева от чьего-то плача, но очнулся я на три-четыре километра ближе к подножью, в самом центре поляны, с одной стороны сопровождаемой ровно высаженной чащей, в которой древние и молодые деревья росли на одинаковом расстоянии друг от друга.

Chapter 5

Я бесшумно просочился меж стволов в глубь чащи. В лесу строго запрещено быть тихим и нейтрально одетым, так как шум отгоняет любопытных животных, а яркая одежда спасает при незапланированном долгосрочном блуждании.

Через достаточное расстояние, в гуще высоченных сосен мне померещился дом. В лесу витал послеобеденный сонный дурман, зазывавший прилечь на мягкие бугры травы, поесть бутерброд, заготовленный для полдника на высоте птичьего полета. Мох проминался под ногами словно махровый ковер, слегка отпружинивая. Повеяло грибами и каким-то сказочным уютом, ощущались объятья древесных фей, зазывающих отступить от привычной суетливой жизни, остаться с ними, питаясь запеченным каштаном, еловым настоем и свежей рыбой, пойманной в многочисленных озерах долин. Я чуть было не согласился на блаженную жизнь, но подошел вплотную к забору и почти тюкнул его носом. Высокое ограждение из цельных стволов благородной хвои, собранное «без единого гвоздя» и входа, защищало жилой дом, окна мансарды которого виднелись, если отойти от забора на около десять метров. Оттуда доносился детский смех, дружелюбный лай собаки, видимо они играли вместе; приятный запах домашней кухни с нотками свежей зелени и мяса.

Я нашел сквозную щель и подвергаемый мукам совести, утолил жажду любопытства: «Ведь никто не знает кто я, откуда, да и буду в этих краях лишь раз в своей жизни» – оправдывал я себя. Детская игральная площадка из древесины, канатная карусель, что устанавливают на масленицы, увешанная разноцветными атласными лентами, подстриженные кусты отцветших многолетних роз, разбросанные по двору кубики-конструкторы. У порога дома стоял стул, со спадающим с рукояти серым вязаным пледом, напольные вазы с живыми, крупными цветами. И резкий, тяжелый взгляд очень юной девушки, поймавший и удерживающий мой взор. Она стояла на мансардном этаже, за громадным окном, неподвижно, будто кукла в человеческий рост. Мне стало жутко. Зато я сразу протрезвел от накатившего на меня состояния. Резким рывком «отжавшись» от забора, встал на прямые ноги, как оловянный солдатик, таким же четким движением развернулся на 45 градусов и вернулся на свою тропу, не оборачиваясь.

С неприятным осадком и округленными в замешательстве глазами, пробираясь меж деревьев по наклонной местности, отдаляясь от одинокого дома, я начал восхождение на гору. Как-то особенно просто получалось подбирать