Я открыла книгу, которую прихватила с собой, чтобы показать: я не стремлюсь общаться, но Маргарита Михайловна (бегущая надпись „хороший педагог“ на лбу), естественно, подвалила с жизнерадостной улыбкой наперевес.

– Аня! Какая удачная стрижка!

(Кажется, я попросила парикмахера убрать сантиметр или два с кончиков – иначе мать закатила бы скандал.)

– Поздравляю с началом нового учебного года! Что читаешь? Эдгар Алан По? Какая прелесть!

Вот за это я и ненавижу школу. Место, в котором человек, который вроде бы преподает литературу, может сказать про По „прелесть“, и никто его не остановит.

– Что ж, с новыми силами на штурм золотой медали?

– Да, попробую, спасибо.

А дальше она говорила какую-то дичь вроде:

– Очень порошок! Я в избе не сомневаюсь, Аня! Ты всегда божешь обратиться за помощью, если будет недужно. Одиннадцатый глаз – бремя не простоя…

Впрочем, дальше я не слушала. За последние несколько лет мамы и школы я освоила этот навык в совершенстве. Стоишь, улыбаешься, киваешь, изредка озабоченно хмуришься – и, что характерно, почти всегда угадываешь с реакциями. Напрашивается вывод: люди, в принципе, практически никогда не говорят ничего важного.

Линейка прошла хорошо, потому что мне удалось спрятаться в задние ряды так, чтобы меня не видела Маргарита Михайловна, и всю дорогу читать книжку. Потом – классный час, на котором третий год подряд в старосты класса переизбрали Свету, а потом – русский, литература и биология. Не знаю, кто в принципе придумал заниматься учебой первого сентября, но, по крайней мере, не худший выбор предметов, спасибо.

Из школы я постаралась свалить раньше всех, но Света и компания все равно догнали меня по пути к метро. Что ж, попытаться стоило.

– Как прошло лето, Анечка?

– Где отдыхала, в Нарнии?

– Чего ты так спешишь? Посиди с нами, отметим начало года.

– Она не может, у нее дома дела ждут. Подготовка к ЕГЭ, все такое… Чем еще заняться первого сентября?

– А что, в Хогвартс по ЕГЭ принимают?

Прекрасно. В этом году Света гуляет еще и с парнями из параллельного класса. Впрочем, остроумия ее компании это не прибавило – факт.

Я вообще зря пошла к метро через паркообразный скверик. Пару раз уже попадалась на этом… Но в этот раз в нем было слишком много народу из-за 1 сентября, чтобы они решились по-настоящему ко мне пристать. А может, в одиннадцатом классе Света просто переросла желание отнимать у кого-то сумки и закидывать в кусты или хватать людей за волосы. Но я бы на это не слишком рассчитывала.

Дома я хорошенько вымылась под душем, и мне полегчало. За лето я и вправду забыла, каково это – каждый день быть там, где не хочешь, с людьми, от которых тебя тошнит. Интересно, взрослые люди сталкиваются с такими же проблемами на работе? Возможно ли вообще найти место, где все вокруг будут тебе нравиться и где при этом тебя не начнет очень скоро тошнить от самого себя?

Сомневаюсь.

Ночь с 1-го на 2 сентября

Я так хорошо чувствую себя в момент, когда пишу стихи, а потом перечитываю и вижу, насколько все это беспомощно и глупо. Больше не буду переписывать их сюда – записываю отдельно, в скетчбук, вместе с рисунками.

6 сентября

Иногда я думаю: в чем вообще смысл?

Все, что происходит со мной, уже происходило с кем-то до меня. Кто-то до меня ходил в школу и ее ненавидел. Пробовал говорить с матерью, чтобы снова и снова понимать: она не слышит и не услышит никого, кроме себя. Читал книги и понимал, что в его реальной, настоящей, единственной жизни никогда не будет ничего и вполовину настолько же интересного, как то, что удается пережить в воображении. Если это так, зачем вообще стараться? Реальности никогда не угнаться за вымыслом, как ее ни причесывай, ни лакируй. Получится сплошное притворство – а ведь можно просто читать и думать, и получить гораздо больше удовольствия.

Судя по всему, жизнь быстротечна. Я слышала, как мои одноклассники говорят всю эту чушь типа: „До сорока еще так долго“ или „Когда это еще будет?“ Смешно. Весной тебе кажется, что лето впереди – целая маленькая жизнь, а потом оно проходит за мгновение. Когда-то, наверное, это было не так – в детстве все казалось необыкновенным и случалось впервые. Может, я повзрослела слишком быстро? Они там, в школе, говорят о летних отдыхах и своих смешных маленьких любовях, о баллах и поступлении, как будто их действительно ничего больше не волнует. Может, так и должно быть? Их рассудок защищается. И так, наверное, лучше. Мой – абсолютно беззащитен перед осознанием того, что когда-нибудь я умру, и они все тоже умрут, и произойдет это гораздо быстрее, чем можно себе представить.

Сегодня я осознала, что смерти не боюсь. То есть не боюсь смерти как таковой – страшнее кое-что другое. Думаю, самое страшное – миг осознания того, что час пробил. Понимание, что уже ничего не поделать, время не оттянуть, не вернуть, не умилостивить. Каждый раз перед сложной контрольной или за несколько дней до визита к зубному твердишь себе: „Ничего, этого, конечно, не избежать, но ведь осталось еще два дня… День… Три часа“. Вот только итог один: ты оказываешься в зубоврачебном кресле и осознаешь, что деваться тебе уже невкогда.

Мне кажется, это ощущение похоже на ощущение за миг до смерти».

Ночь за окном плавилась в свете старого фонаря. Сигаретный дым плавал по кухне. Марина закрывала форточку, и становилось душно, открывала – и начинала мерзнуть. Она понимала, что мерзнет, только замечая, как сильно ее трясет.

Некоторое время Марина разглядывала страницу Максима в соцсети. Фотографии бесконечных европейских пряничных городов, пальм и слонов, грязных вод Ганга и прозрачно-голубых озер где-то на краю света, живописных коряг, линялых палаток, трейлеров, чьих-то собак.

Были и фотографии женщин – загорелых, длинноногих, с татуировками на тонких руках и длинными ресницами. Каждая из них – младше Марины лет на десять минимум. В последний раз Анин отец заходил на эту страницу месяц назад, но вот уж о ком Марина точно не стала бы беспокоиться. В последние годы Максим окончательно перешел на фриланс (в чем именно, собственно говоря, заключался этот фриланс, сказать было трудно). Когда они с Мариной общались в прошлый раз пару лет назад, он уже почти год жил на Шри-Ланке, но, судя по фото, многое с тех пор изменилось.

Аня общалась с отцом. Переписывалась. Марина всегда думала, что нечасто, но теперь, скролля страницу вверх-вниз, вдруг поняла, что не может быть в этом уверена. Они могли созваниваться по телефону или скайпу. Могли видеться здесь, после Аниных уроков – или вместо уроков, – если Максим приезжал домой. Могли ли они делать это в секрете от нее после того, как они с Максимом окончательно рассорились?