Солнце затопило город, отслаивая от него прогорклые корки осени. Блаженной утопленницей Божена нежилась в солнечном забытьи, кружа по дорожкам, ведущим на Петршин. Внизу в пестроте осенних садов плавали рыжие цукаты крыш и шоколадные ломтики башен. И только спустившись вниз, Божена вернулась на землю. «Я бы сейчас съела и быка», – промурлыкала она их с Томашем позывной аппетита… Рядом с ней как по заказу остановилось такси.

– В «Золотую гроздь»!

В полутьме погребка пахло винными бочками и свежими скатертями. Божена весело наблюдала за лицом официанта, исписавшего уже два листа в своем блокноте, но с прежним азартом продолжала листать меню. Завершив парад блюд маринованными виноградными листьями с кешью и сушенными на солнце помидорами, она откинула за спину медный поток роскошных волос и приготовилась коротать ожидание за стаканом нежного местного вина.

Спокойная красота ее двадцати девяти, темперамент любимого деда и крепкое жизнелюбие мастера легко уживались в Божене. Привязанность к Томашу не мешала ей каждое утро самостоятельно запускать ход своей жизни и дорожить настроением, рожденным в глубине собственного мира, – глубине порой настолько головокружительной, что она иногда замечала, как Томаш опасливо пятится, не решаясь туда заглянуть. И сегодня она дарила себе этот день – желая встречи с мужем, но все-таки… оставляя ее чуть-чуть на потом.

Полнота ощущения жизни всегда возбуждала в ней аппетит, и, избавленная Всевышним от необходимости соблюдать диету, Божена ни в чем себе не отказывала. После легких зеленых салатов последовали пикантности. Отварная кефаль с рокфором и кедровым маслом, грузди, гретые с гранатовым соком, гато из зеленого винограда и фазан с фисташками, запеченный в тесте, замешанном на вине. А потом и еще кое-что на десерт…

Расплатившись, Божена легко двинулась дальше, решив пройти через площадь – взглянуть, сидит ли еще на зеленом коне Святой Вацлав.

Глядя на него снизу вверх, она вспомнила о Томаше. Он все еще упорно сидит за верстаком, пока она здесь наслаждается… Легкое чувство вины кольнуло ее, и она присела с телефоном на тяжелую цепь ограды. Те же гудки… И дома – молчок. Все еще надеясь на то, что он сейчас где-то между домом и мастерской, Божена решила закончить прогулку у Николы. Она знала, что в свой выходной «меньшенькая» может спать до полудня, – лучше позвонить ей от самого дома.

Божене хватило тех немногих минут, когда она смотрела на Томаша, а потом, проследив его взгляд, – на удаляющуюся Николу, чтобы почувствовать ложь. Ту, что лилась в ее уши в последнее время, прося ее ставить судки в холодильник, извиняясь за ее одинокие ночи и несовпадения во времени с сестрой.

И еще одного мгновения ей хватило, чтобы… выйти из этого треугольника. В ответ на обреченную улыбку мужа повеять спокойствием и заставить его взять себя в руки. Иное поведение было бы просто недостойно ее… И этого солнечного осеннего дня.

Она окликнула Томаша.

Он подошел.

Божена тепло и спокойно прижалась к нему на мгновение. Потом она мягко отпрянула, но он, пряча свои серые, и без того всегда чуть отстраненные от нее стеклами очков глаза, дунул ей на ресницы и поцеловал медные волосы.

– Давно ты ушел? Я названивала тебе в мастерскую, с утра. – Божена бубнила ему в воротник, пытаясь высвободиться, он молчал, не отпуская ее – сцена становилась смешной. Наконец ей удалось выскользнуть и повернуться так, чтобы солнце не слепило глаза. – Я говорю, что звонила тебе утром…

А потом, такое солнце! Ну, прости, я удрала одна в город.

Томаш стоял теперь в двух шагах от нее, опершись на гранитную ограду. Невозмутимость, которая так ранила Николу и которой раньше не придавала значения Божена, снова была с ним.

– Эгоистичное существо! – Томаш, шутя, притопнул ногой. Чуть-чуть дрожал его голос. И ей стало обидно, что ему это так легко. – Я, голодный, трезвый, невостребованный муж, теряю сознание за верстаком, глаза мне слепят бриллианты, а ты… ты!

Божена знала, почему ему нетрудно лгать сейчас. Только что она сама вручила ему спасительную ниточку. Игривая трепотня, но ведь за ней – годы близости и обаяние тех далеких дней, когда они встретились.

– Но мы же встретились? – вторила она своим мыслям. – И ничего не поделаешь, придется возместить тебе ночь без меня. Нет-нет – полдня, и больше ни капли заботы. Разве что судок в придачу, если ты еще не съел свой ужин.

Томаш молча смотрел на нее.

Божена с неожиданной для себя брезгливостью заметила: он близок к тому, чтобы снова влюбиться в нее, – в ее легкость, в ее независимость. И ему даже нравится, что все так обернулось. Это, пожалуй, было уже слишком, и она, так же легко, сказала:

– А как тебе наша Никола? Вечно тебе везет! Мне она снова вильнула хвостом. Ты думал, я у нее? – И видя, что Томаш не знает, как отвечать, просто спросила: – Ты был у нее?

– Да.

– Ну и что?

– Да не застал.

Божена вдруг поняла, что устала притворяться. Она на минуту поверила, что все вокруг так же легко, как их слова, и крепко сжала Томашу руку, давая ему себя обнять. А потом, глядя из-за его плеча на горящие в солнечных лучах витражи собора, что-то такое поняла в себе самой, отчего ей стало тоскливей, чем тогда, когда она, набирая номер Николы, остановилась на мосту.

Божена внезапно ощутила острую тоску по собственной слабости. Только сейчас она почувствовала, что за все эти годы ей ни разу не удалось отведать блаженной слабости женщины перед мужчиной.

И теперь, когда эта слабость нахлынула, Божена последним в их любви усилием воли сделала Томаша сильным.

Весь этот вечер и ночь он был с ней мужчиной – бесспорным, недосягаемым. А она, отпустив голубей своей смешливой натуры в небо будущего – уже скорого – одиночества, плыла по реке его власти, не глядя в это небо.

А наутро она уже рассталась с ним внутренне, не чувствуя в себе больше привязанности к этому человеку. И теперь ее беспокоила только судьба Николы.

– … на площади. Жду!

Томаш поймал самый конец ее телефонного разговора.

Божена вышла из спальни. Пока он был в ванной, она успела одеться и теперь выглядела отчужденной. Такая перемена не вязалась с ее ночной нежностью и податливостью.

Стоя под упругими струями, он чувствовал, как вода смывает с него коросту лжи. Будто и в любви возможен круговорот – и вот они снова проснулись свежим утром, а до вечера еще так далеко…

Он решил остаться сегодня дома и провести этот день с Боженой. Он вообще хотел бы уехать с ней вдвоем куда-нибудь подальше от города, которому известно о его недавнем прошлом.

В том, что все уже в прошлом, он не сомневался.

Прошедшая ночь с Боженой сделала Николу зыбким воспоминанием. Он ворошил свою память, и она охотно избавлялась от тоски, превращая то, что еще вчера так волновало и манило его, в плоские бестелесные фотографии.