Толстой ему протежирует, а его коллега по путям сообщения Мельников всячески содействует. Да и Рязанский губернатор Стремоухов, сделавшись председателем правления Рязанско-Орловской железной дороги, его не забывает. Ловкий жид, одним словом.

«А история с княжной вылезла-таки наружу», – мрачно подумал граф и, процедив нечленораздельное «м-да», уткнулся в Чарова тяжелым взглядом, отчего коллежскому асессору стало не по себе.

– Полагаете, оставить все как есть? – севшим голосом вопросил судебный следователь.

– Ни в коем разе! – энергично отрубил шеф жандармов и поднялся из-за стола. Пружинистой походкой граф прошелся по великолепному персидскому ковру, распростертому по изумительному наборному паркету, и вернулся в кресло. – Посетите Полякова и предложите ему от имени весьма высокопоставленных особ, их личности открывать покамест рано, помощь в получении новых железнодорожных концессий. Его благодетель и покровитель Толстой отбыл на воды в Германию. А посему ваше появление в своих чертогах он встретит с воодушевлением. Впрочем, дабы не ставить вас в ложное положение, сошлитесь на меня, но весьма осторожно, как на возможного протагониста его интересов. Будучи прожженным дельцом, он непременно спросит, во что ему встанет ваше содействие. И тут вы вспомните про брошь, кою желали бы получить в качестве залога будущего сотрудничества. Расскажите ему про ломбард, и он оценит ваше значение. Здесь я даю вам карт-бланш. Украденная брошь – подарок государя. Безделица должна непременно оказаться у вас, а уж мы придумаем, как ловчее вернуть ее Долгоруковой.

Глава 4. Купец первой гильдии Поляков

Поляков пребывал в душевном раздрае. Снова и снова он вчитывался в письмо графа Толстого, где тот извещал благодарного протеже, что отправляется в Висбаден подлечиться. «Вот незадача!» – в сердцах сетовал Самуил Соломонович. «Отчего именно сейчас ему приспичило ехать, когда в Комитете железных дорог решается вопрос о продлении железнодорожной линии до Ростова», – искренне негодовал Поляков. Ему уже случалось оставлять куда более заслуженных конкурентов с носом, поначалу не принимавших его за серьезного соперника, однако сейчас ситуация в корне поменялась. Старые железнодорожные концессионеры фон Дервиз и фон Мекк, а также группа московских купцов во главе с Губониным и примкнувшим к ним купцом первой гильдии Кокоревым держали ухо востро и только ждали момента захватить упомянутый подряд и наказать наглого выскочку.

«А ежели его сиятельство задержится на водах до конца осени или, кибенимат, останется на зиму, не видать мне оный шахер-махер как своих ушей», – трезво оценивал ситуацию Поляков. «Может, и вправду засвидетельствовать почтение семейству Долгоруковых, тем паче, что услуга старому князю, о коей просит дражайший Иван Матвеевич, для меня дело плевое», – оглаживая аккуратно подстриженную бородку, размышлял Поляков, когда слуга доложил, что карета подана.

Он решил навестить своего петербургского знакомого и британского подданного Александра Кларка, женатого на сестре видных столичных юристов и интеллектуалов Утиных. Не застав лесопромышленника дома и выпытав у прислуги, что господа отбыли к отцу мадам, живущему на Галерной улице, он поспешил туда. Помимо четы Кларков, Поляков застал там остальных братьев Утиных, собравшихся на семейное чаепитие в квартире их почтенного отца – коммерц-советника и домовладельца Исаака Утина. Имея по соседству великолепный доходный дом на Конногвардейском бульваре, миллионщик делил кров с дочерью Любовью и ее мужем Михаилом Стасюлевичем – редактором и издателем популярного литературно-исторического журнала «Вестник Европы». Поскольку в этой же квартире располагалась и редакция журнала, появление незнакомого посетителя не смутило хозяев.

– Должно быть, кто-то из авторов прислал посыльного с рукописью, – услышав звук входного колокольчика, бросил Стасюлевич родственникам и вышел к дверям.

– Вы от кого, милостивый государь? – обратился он к посетителю, пропущенному в переднюю горничной.

– Я собственно от себя, господин Стасюлевич. Купец первой гильдии Поляков, – отрекомендовался концессионер и протянул карточку. – Желаю сделать пожертвование на нужды вашего журнала, – по дороге на Галерную сочинил причину своего прихода делец.

– Вот как! Весьма неожиданно! – пробегая глазами визитку, с радостным удивлением воскликнул Стасюлевич. – Что ж, милости прошу в кабинет, – он сделал широкий жест в сторону полуоткрытой двери, пропуская новоявленного филантропа перед собой.

– Эти деньги, надеюсь, придутся вам кстати, – достав шикарный, крокодиловой кожи портмоне, Поляков отслюнявил несколько банкнот.

– От имени редакции «Вестника Европы» приношу свою искреннюю благодарность, господин Поляков, – убирая кредитки в стол, по обеим сторонам которого громоздились две стопки рукописей – прочитанных и еще ждавших своего часа, заявил искренне взволнованный Стасюлевич. – Никак не предполагал, что публикации нашего журнала найдут отклик в сердце делового человека.

– И, поверьте, живейший! Имел удовольствие прочитать помещенное в последнем нумере «Вестника» письмо вашего корреспондента о Всемирной выставке в Париже. Изложено весьма дельно и основательно.

– Ах да, конечно. Мы внимательно следим за ходом выставки, – с энтузиазмом подхватился главред. – И будем непременно освещать эту тему далее. В ближайшем нумере вы увидите второе письмо из Парижа означенного корреспондента.

– Буду ждать с нетерпением. Не смею вас более задерживать, господин Стасюлевич, но у меня будет к вам просьба… – понимая, что хозяин кабинета не собирается приглашать его в комнаты, Поляков делано заменжевался.

– Говорите, я к вашим услугам, – издатель участливо склонил голову и, запустив пальцы в окладистую темно-русую бороду, приготовился слушать.

– Желал бы перемолвиться парой слов с присутствующим у вас господином Кларком. Мы давно знакомы, я заезжал к нему с час назад, и ихняя прислуга меня уведомила, что он отбыл к вам.

– О чем речь! Я сейчас же приглашу его сюда, и вы приватно побеседуете, – энергично поднялся из-за стола главред и вышел из кабинета.

В отсутствии хозяина Поляков огляделся. Кроме редакторского, за которым только что сидел Стасюлевич, в комнате стояли еще два стола, заваленных бумагами, поверх которых лежали распечатанные конверты. Вдоль стен возвышались, подпирая потолок, массивные книжные шкафы, за стеклами которых проглядывались издания Д. А. Ровинского16 и связанные в пачки тома. Пепельницы на низких подоконниках, окна которых выходили в узкий затемненный двор, были полны окурков, да и в самом кабинете царил курительный дух. «Похоже, горничная не успевает их выбрасывать», – заметил концессионер и задвигал ноздрями, пытаясь угадать сорт табака.

«Александр Феликсович, голубчик, не сочтите за труд, я должен вас ангажировать на минуту», – послышалось в коридоре, и через считанные мгновения слегка озадаченный Кларк предстал перед Поляковым.

На следующее утро в фешенебельный апартамент гостиницы «Демут» постучали.

– Не скрою, ваше предложение меня заинтриговало, господин коллежский асессор, однако с брошью вынужден отказать. Оная безделица предназначена одной даме, и не в моих правилах изменять своим намерениям, – удобно развалясь в кресле с затейливым резным вензелем и мерно покачивая носком башмака, неожиданно уперся делец.

– Содействие в получении железнодорожных концессий вы ставите ниже какой-то там броши?! – горя негодованием, подался вперед уязвленный в самое сердце судебный следователь.

– Разумеется, нет. Но коли вы желаете непременно получить ее, стало быть, оная безделица всяко не какая-то там, а даже напротив, немалую ценность имеет, – с хитроватым прищуром глянул на него Поляков.

– От ломбардного приемщика мне известна ее стоимость, – презрительно скривил губы Чаров.

– Сдается, приобретенная мною вещь имеет иную ценность, к примеру, памятную, – Поляков многозначительно повел бровями.

«Ах ты, прохвост! Узрел выгравированную на броши дату, а может еще что пронюхал, и теперь подло торгуешься со мною!» – посетовал Сергей и, сделав отстраненно-печальное лицо, решил проверить свою догадку.

– На недавней парусной регате, кою устраивал столичный яхт-клуб, что на Крестовском острове, оная безделица была утеряна одной высокопоставленной особой. Пропавшая брошь, как вы справедливо и прозорливо заметили, весьма дорога ей, однако ж, в виду определенных и весьма приватных обстоятельств, она не желает огласки, – окинул собеседника льстивым взором он. – А посему заявлять в полицию или помещать объявление в газете о ее пропаже не стала, – шел ва-банк Чаров.

– Ни это ли обстоятельство побудило вас проверить ссудную казну, в надежде, что нашедший отнесет брошь туда?! – нервно теребя бородку, ехидно лыбился Поляков.

– И частные ломбарды тоже, – едва подавлял раздражение Чаров.

– Положим, я