«…Я придерживаюсь того Мнения, что лучше, коли Язык не будет совсем уж совершенным, и что он должен вечно меняться» («Предложение об исправлении, улучшении и установлении английского языка», 1712).

Читатель может сказать, что тут речь идет об английском языке, а вовсе не о русском и эти цитаты вообще ни к селу ни к городу. Да нет же, оба писателя говорили о языке в принципе, и их суждения можно отнести к любому существующему языку. Но если требуются мнения отечественных классиков – пожалуйста.

«Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку». Это высказал не кто-нибудь, а Николай Васильевич Гоголь («Выбранные места из переписки с друзьями»).

А вот гневная диатриба «неистового Виссариона» – знаменитого русского критика Виссариона Григорьевича Белинского:

«Слово отражает мысль: непонятна мысль – непонятно и слово, а мыслей у нас боятся больше всего, потому что они требуют слишком тяжелой и непривычной для многих работы – размышления» («Русская литература в 1840 году»).

Всё, довольно цитат. Они и дальше будут встречаться где попало (но обязательно к месту), а сейчас – достаточно.

Главное – сказано. Как раз для того, чтобы у нас было меньше непонятных слов и больше понятных мыслей, и задумана эта книга.

А слово «диатриба» ввёрнуто не случайно. Оно давно бытует в русском языке и, следовательно, должно считаться русским. Так и есть. Вполне русское слово, только происхождение его – греческое11.

Ах, эти замечательные, восхитительные заимствования! Большинству читателей, наверное, даже неведомо, сколько заимствованных слов в русском языке. Если честно, это никому не ведомо – опять-таки по той причине, что сосчитать невозможно. И если бы только из греческого и латинского. Если бы только из английского (за последние десятилетия их стало просто непомерно много). Если бы только из тюркских языков (не будем забывать про монголо-татарское иго). Так ведь нет! В самой обыкновенной, обиходной речи мы с вами пользуемся словами, пришедшими в русский язык из французского, немецкого, испанского, польского, арабского, персидского языков… А ещё – из китайского (например, мандарин, чай), японского (допустим, суши), малайского (скажем, кетчуп), из языков индейцев Северной и Южной Америк (ну, хотя бы табак) и так далее. Да что там! Если разобраться как следует, мы, говоря по-русски, употребляем (ежедневно!) слова из доброй сотни языков. Разве русский язык перестает от этого быть русским? Нисколько! Он был сочным, красочным, «великим и могучим» да таковым и останется.

Наконец, шестое. Эту книгу вовсе необязательно читать усидчиво с начала и до конца. Можно прерываться, откладывать, а затем (если захочется) возвращаться. Можно раскрывать на любом месте. Можно перескакивать с десятой страницы на пятидесятую, потом на двенадцатую или на восемьдесят четвертую… Везде будут разные слова, и в каждом обнаружится что-нибудь интересное.

Не следует искать в этой книге алфавитный принцип (хотя алфавитный указатель в конце обязательно найдётся). Слова – существа прихотливые: одно цепляется за другое, другое за третье и каждое требует своего объяснения; порой из одного слова вылезает совсем иное, совершенно неожиданное, а то выпрыгивают, как чёртики из табакерки, и два, и три, и четыре негаданных слова, – никуда не денешься, всем приходится оказывать милость и отдавать должное. Тут уж алфавитный порядок никак не поможет – скорее, навредит.

Вот теперь, когда дополнительные объяснения иссякли, можно приступить к самим словам. И первые на очереди – слова, определённые мною как «смешные». Кто не согласится, кто посчитает, что к серьёзным вещам (СЛОВАМ!) нельзя относиться столь легкомысленно, – смело может закрывать эту книжку.

Только он, этот серьёзный человек, так и не узнает, кто такие «драные старатели».

Я так и вижу раздраженного, может быть, даже гневного читателя, который возмущенно вопрошает: в наше ли время говорить о смехе и называть слова «смешными»? Ведь мы живем в грозную эпоху, и писать надо о словах «война», «мир», «ненависть», «свобода», «атака», «оборона», «кровь», «слезы», – а здесь веселого нет вовсе.

Еще раз возражу: между «смешным» и «веселым» – большая разница. Кстати, слово «мир» уже объяснено, о «свободе» мы еще поговорим (когда займемся совсем другими словами, казалось бы к свободе не имеющим никакого отношения), а вот слово «война» останется за бортом. Не хочу я о нем писать, и дело с концом. Пусть это будет моим протестом против войны как таковой и против слова «война» в частности.

Смех…

У английского поэта Перси Биши Шелли (1792–1822) в стихотворении «К жаворонку» (1820) есть такие строки:

Как же я с ним согласен! Смех – действительно «тайной боли шум», и эту тайную боль мы увидим во многих словах. А если не увидим, то почувствуем.

Но самое главное в смехе то, что он – парадоксальным образом! – служит эффективным лекарством от тайной и даже не тайной боли. В смехе – залог здоровья не только отдельно взятого человека, но, может быть, всей человеческой цивилизации, что отчетливо выражено в известном афоризме: «Мир уцелел, потому что смеялся».

О, с этим афоризмом целая история! Кому только не приписывают фразу об «уцелевшем мире». Вот далеко не полный список якобы авторов: Аристотель, Бомарше, Марк Твен, Антон Чехов, Михаил Зощенко, Юлиус Фучик, Бертольт Брехт, Станислав Ежи Лец, Умберто Эко…

Смею заверить, вышеуказанные знаменитости ни при чем. «Мир уцелел, потому что смеялся» – это девиз и лозунг Дома сатиры и юмора в болгарском городе Габрово, а придумал фразу основатель и первый директор габровского Дома сатиры и юмора – замечательный, остроумный, веселый человек Стефан Илиев Фортунов (1926–2010). Почему я говорю это с такой убежденностью? Да потому, что именно от Стефана Фортунова я услышал и историю фразы, и историю создания Дома юмора, и произошло это четыре десятка лет назад, когда я был значительно моложе, работал журналистом, писал о разных вещах и местах, в том числе о Габрово, а сам Дом юмора был в ту пору и вовсе молоденьким, можно сказать, новорожденным.