class="p1">— Помню, — уверяю я. — Созвонимся ближе к выезду, ладно? Может, к нам и Любовь Павловна присоединится.

Родители, наконец, уезжают. Беру хорошенько вмазанного свекра под руку и веду к дому, где нашего возвращения ожидает взволнованная свекровь.

— Вот это погуляли! — качает головой.

— Да уж. — Со смешком передаю Игоря Ивановича в надежные руки супруги. — Мишка спит?

— Да, Элечка, уложили.

— Спасибо. Я тоже, наверное, пойду. Или надо помочь убраться?

— Да я уже справилась. Иди, моя хорошая, отдыхай.

Вымученно улыбнувшись, поворачиваюсь к лестнице на второй этаж. Поднимаюсь вверх под тихие голоса родных. О чем, интересно, они беседуют? Игорь Иванович ведь лыка не вяжет!

Наша спальня и детская расположены по правую сторону от лестницы. Спальня свекров и кабинет — по левую. На цыпочках захожу к себе. В комнате такой перегар, что самой опьянеть можно. Первым делом распахиваю окно. Между перспективой замерзнуть к утру или задохнуться я выбираю меньшее из зол. И только потом бесцеремонно расталкиваю мужа:

— А? Что? — подслеповато щурится тот.

— Ты всю кровать занял. Ляг нормально.

Дождавшись, пока Юра перевернется так, чтобы и мне было куда лечь, достаю из-под подушки ночнушку и иду в ванную. И вот тут моя выдержка резко заканчивается. Тело охватывает озноб. К горлу подкатывает колотящееся сердце, уши закладывает, как при подъеме по серпантину. Трясущимися пальцами кое-как расстегиваю брючки, а вот жемчужные пуговички на блузке ни в какую не поддаются. Обидная неудача, которая для меня становится последней каплей. Сползаю по стенке на пол и вою, заткнув рукой рот.

Чтоб тебя пронесло, Георгий Борисович! Чтоб тебе мои креветки по-азиатски вышли боком.

«Если биоматериал перепутан на этапе ЭКО, где гарантия, что была взята твоя яйцеклетка?»

Вот зачем он это сказал? Я же теперь… Я с ума сойду! Он этого добивался? Даже если я сдам анализы завтра, результаты будут готовы только через несколько дней. И все эти дни я буду мучиться. Господи, ну вот зачем я вообще это затеяла? Зачем, а? Жила бы себе дальше и горя не знала, так нет! Ох, Эля…

Кое-как заставляю себя подняться. Раздеваюсь до конца, не глядя на себя в зеркало, делаю погорячей воду. Но, кажется, даже кипяток не справится, не растопит сковавший мое тело лед. Надеваю ночнушку и иду к сыну, по дороге убеждая себя, что это просто какая-то ошибка. Так ведь не бывает. Не может быть! Чтобы тот, кого я выносила и выкормила, оказался чужим ребенком. Хотя бы потому, что после этого он уже мой! Родной, сладкий, любимый… И я никому, никому его не отдам. Даже если вдруг выяснится… Нет! Этому не бывать.

Толкаю дверь в детскую и замираю в дверях. Не я одна решила проведать сына. Возле кроватки Мишки сидит его драгоценный отец и осторожно, боясь разбудить, перебирает темные волосы. Зажмуриваюсь. В груди сладко щемит. Подхожу ближе. Пушистый ковер скрадывает звук моих шагов, так что Юра вздрагивает, когда я легонько касаюсь его плеча. Глядит на меня снизу вверх блестящими больными глазами.

— Я никогда тебе не изменяла. Никогда.

— Я знаю. Наверное… знаю.

Муж тянет меня за руку вниз, чтобы я тоже присела. Послушно сползаю на ковер. Прислоняюсь к его плечу, касаюсь холодными губами виска.

— Давай прямо завтра пересдадим анализы? Должно быть, случилась какая-то чудовищная ошибка!

— Не хочу, — трясет головой Юра.

— Почему?

— Не хочу, и все! Пока я не знаю правды, остается шанс…

Он резко встает. Чуть не падает, хватается за тумбочку, опрокинув ночник. Мишка дергается. Я бросаюсь к сыну:

— Тщщ, — напеваю, поглаживая того по выпяченной маленькой попке.

— Прости. Не хотел.

— Иди, проспись! — цежу я. Благо Мишку не так легко разбудить. Повозившись, он лихо переворачивается на другой бок и спокойно спит себе дальше. А Юра, психанув, уходит. Впрочем, даже пьяному ему хватает ума не грохать дверью. Прижимаю дрожащие пальцы к вискам. Пусть он что хочет делает, а я не могу прятать голову в песок, делая вид, будто ничего не случилось. Я прямо завтра поеду в лабораторию. Вот только непонятно, что делать, если вдруг окажется, что Мишка мне не родной. А если у меня его отберут? Боже! Ведь я понятия не имею, на чьей стороне закон в таких случаях! Что, если Мишку отдадут биологическим родителям? Что, если у каких-то чужих людей растет мой биологический сын? Истерика, над которой я с таким трудом обрела контроль, вырывается на волю.

Я вываливаюсь из детской, как пьяная, хотя вообще не пила сегодня. Захожу в спальню, не глядя на Юру, нахожу телефон и выхожу с ним на балкон, набирая номер, по которому я сто лет не звонила. Хоть бы Пятс его не сменил!

— Эльвира Валерьевна, ну ты вообще на часы смотрела? — раздается в трубке сонный голос с протяжным эстонским прононсом.

— Привет, Матиас… Извини, вопрос жизни и смерти.

С Матиасом мы одногруппники. Я так и не доучилась, а он, молодец, получил вышку и подался в бизнес, основанный еще его отчимом. С тех пор сеть принадлежащих их семье диагностических центров здорово разрослась и вышла далеко за пределы нашего края.

— Ну что там у тебя? Так и знай, я уже одним глазом сплю.

— Скажи, пожалуйста, насколько реален такой сценарий…

Сбиваясь и перескакивая с одного на другое, выкладываю Пятсу свою историю. Где-то на середине рассказа ко мне на балконе присоединяется Юра. Внимательно вслушиваясь, крутит у виска пальцем и отворачивается к морю, возвышаясь на фоне затянутого кобальтовыми тучами неба.

Матиас долго молчит. Что взять с эстонца?

— Ну?! — нетерпеливо подгоняю его. — Что скажешь?!

— Эля, если ошибка подтвердится — это охренеть каких масштабов ЧП.

— Думаешь, я этого не понимаю?! Лучше сориентируй, что делают в таких случаях!

Обычно спокойная, сейчас я с трудом контролирую голос.

— Понятия не имею. Мы с таким не сталкивались. Но по закону матерью является та, которая выносила ребенка. Поэтому, кстати, ваши женщины так боятся прибегать к услугам сурмам.

Я с шумом выдыхаю. Ноги подкашиваются. Не чувствуя холода, я опускаюсь в плетеное кресло. И без сил подставляю ветру лицо, чтобы он остудил кипящие в голове мысли.

— Что же мне делать, Пятц?

— Для начала выдохни и просто пересдай тест. А там уж будем разбираться по ходу дела.

— А если окажется, что мне подсадили чужой эмбрион? — Юра резко оборачивается. Смотреть на него страшно. Глаза горят, волосы всклочены, грудная клетка дергается, как будто он сейчас схлопочет инфаркт.

— Все будет зависеть от вас. Что вы решите? Станете ли поднимать кипиш, выяснять, что стало с вашими