На миг эти воспоминания отвлекают меня от Мамы Агбы и ее разочарования, но аромат чая слабеет, и кислый привкус вины возвращается. Она не должна была проходить через это. По крайней мере, не ради провидицы вроде меня.

– Прости, – я обхватываю чашку руками, не в силах поднять глаза. – Я знаю… Знаю, что все только усложняю.

Как и Йеми, Мама Агба – косиданка, оришанка, не имеющая способностей к магии. До Рейда мы верили, что боги сами выбирали, кто будет предсказателем, а кто – нет, но теперь магия ушла, и я не понимаю, почему это различие остается. Лишенная белых волос, Мама Агба могла бы жить с другими оришанами и избежать произвола стражников. Если бы она не работала с нами, они бы вообще ее не беспокоили.

Часть меня хочет, чтобы она бросила нас, избавила себя от боли. С ее талантом швеи она могла бы, наверное, заняться торговлей – это принесло бы ей прибыль, которая теперь утекает сквозь пальцы.

– Ты походишь на нее все сильнее, знаешь об этом? – Мама Агба отпивает немного чая и улыбается. – Когда ты в гневе, сходство просто пугающее. Ты унаследовала ее ярость.

Я стою, разинув рот от удивления. Мама Агба редко говорит о тех, кого мы потеряли.

Да и немногие из нас их вспоминают.

Я прячу изумление, сделав еще глоток, и киваю:

– Знаю.

Не помню, когда именно это случилось, но папа стал относиться ко мне по-другому, начал избегать моего взгляда – наверное, смотрел на меня и видел лицо убитой жены.

– Хорошо, – улыбка Мамы Агбы меркнет. – Во время Рейда ты была ребенком. Я боялась, что ты ее забудешь.

– Не смогла бы, даже если бы захотела. – Разве можно забыть мамино лицо, похожее на солнце? Я пытаюсь сохранить его в памяти. Это лицо, а не труп со струйкой крови, бегущей по шее.

– Знаю, ты бьешься за нее, – Мама Агба гладит меня по белым волосам, – но король жесток, Зели. Он скорее вырежет все королевство, чем станет терпеть ересь предсказательниц. Когда у твоего врага нет чести, нужно выбирать другой путь.

– Разве я не могу на этом пути разбить пару голов своим посохом?

Мама Агба фыркает, и морщинки вокруг карих глаз становятся глубже:

– Просто обещай, что будешь осторожна и выберешь правильный момент для битвы.

Я сжимаю руки Мамы Агбы и низко кланяюсь.

– Обещаю, Мама, что не подведу тебя снова.

– Хорошо, потому что я хочу показать тебе кое-что и не хочу об этом жалеть.

Из складок своего халата Мама Агба достает гладкий черный прут. Делает резкий взмах. Я вскакиваю, когда прут превращается в блестящий металлический посох.

– О боги, – выдыхаю я, едва сдерживаясь, чтобы не схватить это произведение искусства. Черный металл испещрен древними символами, каждый из которых напоминает об уроке, однажды преподанном Мамой Агбой. Как пчела на мед, я смотрю на акофену – знак, изображающий скрещенные клинки, мечи войны. Смелость не всегда рычит, сказала она тогда. Доблесть не всегда сияет. Мои глаза скользят к акоме, гравировке в виде смиренного сердца, что следует за мечами. Почти уверена, в тот день меня высекли.

Каждый символ возвращает меня к какому-нибудь уроку, истории, притче. Я выжидающе смотрю на Маму. Это подарок или то, чем меня сейчас накажут?

– Держи, – она вкладывает гладкий металл мне в руку.

Я ощущаю его тяжесть. Железо, способное крушить черепа.

– Неужели это по-настоящему?

Мама кивает:

– Сегодня ты сражалась, как воин, и прошла инициацию.

Я поднимаюсь, чтобы раскрутить посох над головой и прихожу в восторг от скрытой в нем мощи. Металл режет воздух, как нож, более смертоносный, чем любой из посохов, вырезанных мной из марулы.

– Помнишь, что я сказала тебе на нашей первой тренировке?

Я киваю и говорю усталым голосом Мамы Агбы:

– Если собираешься драться со стражниками, лучше научиться побеждать.

Она дает мне подзатыльник, но от тростниковых стен отражается ее теплый смех. Я протягиваю ей посох, и она ударяет им об пол. Оружие снова превращается в металлический прут.

– Ты знаешь, как побеждать, – говорит она, – просто убедись, что знаешь, когда сражаться.

Гордость, смешанная с болью, бушует в моей груди, когда Мама Агба вновь вкладывает посох мне в ладонь. Не веря своим глазам, я обнимаю ее за талию, вдыхая знакомый запах свежей ткани и сладкого чая.

Мама Агба кажется напряженной, но отвечает на объятие, смиряя мою боль. Отступает назад и хочет сказать что-то еще, но замирает, когда полотна у входа в ахэре распахиваются вновь.

Я хватаюсь за прут, готовая к драке, но узнаю в вошедшем старшего брата. Тзайн входит внутрь, и тростниковая хижина сразу становится меньше. Кажется, будто он состоит из одних мышц и сухожилий. Пот стекает с черных волос и струится по лицу. Он встречается со мной взглядом, и сердце сжимается от страшного предчувствия.

– Это касается папы.

Его слова – последнее, что я хотела бы слышать.

«Это касается папы» означает, что все кончено. Что он ранен или еще хуже…

Нет. Я пытаюсь отбросить эти мысли, когда мы несемся по деревянным доскам торгового квартала. Он в порядке, говорю я себе. Что бы там ни случилось, он будет жить.

Солнце пробуждает нашу морскую деревню Илорин. Волны разбиваются о деревянные столбы, поддерживающие поселение на плаву, и накрывают наши ноги тучей брызг. Будто у паука в паутине моря, у нашей деревни восемь деревянных ног, которые сходятся в центре. Туда мы сейчас и спешим – так быстрее можно добраться до отца.

– Осторожней! – вопит косиданка, когда я пробегаю мимо, едва не сбив с ее черной головы корзину с бананами. Может, если она поймет, что мой мир рушится, то найдет в себе силы простить.

– Что случилось? – спрашиваю я на бегу.

– Не знаю, – отвечает Тзайн. – Ндулу пришел на тренировку агбон и сказал, что папа в беде. Я отправился домой, но Йеми сообщила, что у тебя были неприятности со стражниками.

О боги, что если это дело рук того солдата из хижины Мамы Агбы? Страх закрадывается в душу, пока мы несемся мимо торговок и ремесленников, запрудивших деревянные мостки. Стражник, напавший на меня, мог прийти за папой, и если пришел…

– Зели! – с раздражением кричит Тзайн – знак того, что он не первый раз пытается привлечь мое внимание. – Почему ты оставила его? Была твоя очередь с ним сидеть!

– Сегодня был поединок на право считаться взрослой. Если бы я его пропустила…

– Проклятье, Зел! – Жители деревни оборачиваются на рев Тзайна. – Ты это серьезно? Бросила папу ради дурацкой палки?